Вопрос идентификации - Фрэнк Райли

Человеческое „я“ — в некотором роде объект, и как таковой может быть описан эмпиристами. Но человеческое «я» — это также, и более существенно, субъект, который никогда не является взгляду других или даже самому решительному самоанализу. «Я» как объект конечно, но «я» как субъект касается бесконечного; это место встречи времени и вечности, человека и Бога…

При всех своих достижениях XX век остаётся ребёнком XIX века, когда влияние развивающихся наук — физики и биологии — изменило представление о природе и месте человека в ней. От Мальтуса[1] и Дарвина,[2] Спенсера[3] и Фейербаха,[4] Фогта[5], Бухнера[6], Чольбе[7] и Геккеля[8] произошёл редуктивный натурализм, в котором духовное качество человека исключается, и он становится уникальным порождением слепого природного процесса — существом, которое должно взять от природы всё, что может…

Следующие пять миллионов лет эволюции будут происходить в человеческом мозге — именно там предстоит окончательно определить, что есть человек. Пока человек не появился, эволюция стремилась лишь создать орган — мозг — в теле, способном его защищать и исполнять его волю. Предки человека были безответственными актёрами, играющими роли в пьесе, которую они не понимали. Человек продолжает играть свою роль, но хочет понять пьесу…

Человек — это сплав рационального и интуитивного начал. Этические выводы, к которым религии пришли тысячелетия назад, были достигнуты логическим мышлением лишь спустя многие века. Это доказывает: рациональные процессы человека удивительно медленнее его интуитивных.

Присяжные нетерпеливо ёрзали на местах, но их внимание неизменно возвращалось к свидетельскому месту. Зрители, пришедшие за сенсацией, оставались, пытаясь постичь концепции, которые не могли до конца осмыслить. Телеаудитория, которую десятилетиями кормили с ложечки, упорно пыталась переварить «взрослую» интеллектуальную пищу. Телевизоры выключались в гневе или отчаянии — и тут же включались снова.

Что есть человек?

Ключевой характер этого вопроса становился все более очевидным.

Если Тони Корфино — не Тони Корфино, то, быть может, он в большей степени подлинная личность, человеческое существо, чем был прежний Тони?

— При восстановлении повреждённых участков мозга, — свидетельствовал хирург под умелым нажимом Джейка, — мы сочли разумным одновременно провести лоботомию, тем самым сняв антисоциальные напряжения и побуждения.

(Тело одновременно служит и средством выражения души, и завесой; оно открывает — и скрывает…)

— В период восстановления, — сообщил суду приглашённый специалист, — мы рекомендовали лечение с применением дилантина натрия и электрошоковой терапии, что привело к изменениям в электроэнцефалограмме пациента.

(Тело ставит все проблемы материи: оно — ограничение, вес, власть. Кажется почти чудом, когда оно преодолевается, пронизывается и упорядочивается мыслью и духом…)

— Впоследствии, — заявил психиатр, — пациент прошёл обширный курс терапии, в котором обширно использовались гипноз и пентотал натрия. Его дыхательная, сосудистая и кровеносная системы начали демонстрировать всё большую стабильность.

(Освобождённое от искажённой структуры, приведённое в равновесие с инстинктами, унаследованными от наших животных предков, тело становится в некотором роде образом души, знаком, передающим нечто от нашей личной тайны…)

Затем Джейк вызвал на свидетельское место администратора больницы. Говоря предельно взвешенно, чтобы каждое слово отпечаталось в сознании, Джейк спросил:

— Оказывается ли подобный объём медицинской помощи обычному пациенту-заключённому?

— Вид медицинской помощи зависит от конкретного случая, мистер Эмспак. В случае, подобном этому, я бы рассматривал лечение как рутинное. Видите ли, за последнее десятилетие наш подход к любому пациенту стал основываться на тотальной терапии…

— А в случае с заключённым — что вы делаете, когда терапия завершена?

Администратор выглядел удивленным.

— Ну, мы возвращаем его в тюрьму — в соответствии с законом.

Джейк Эмспак стоял молча, задумчиво разглядывая синие вены на тыльной стороне своих рук. Наконец, он объявил:

— Ваша честь, защита завершит выступление завтра утром, после того как выступит еще один свидетель — человек, известный под именем Тони Корфино…

Пот, выступивший на бледной, глянцевой коже лба Тони смотрелся, словно капли летнего дождя; казалось, они упали на неё извне, а не проступили сквозь поры.

По указанию Джейка в зале был установлен полиграф — детектор лжи — и придвинут поближе к свидетельскому месту. Техник расстегнул рубашку Тони и закрепил пневмографическую трубку с помощью бисерной цепочки. Затем на правую руку Тони была наложена манжета для измерения кровяного давления, такого типа, какой используется врачами. На ладонную и тыльную поверхности кисти другой руки были наложены электроды. Сам регистратор, выводящий графики, был специально устроен так, чтобы быть видимым всем в зале суда и телекамерам.

Техник уже давал показания, объясняя упрощённые и легко читаемые графики современного полиграфа: мелкая линия дыхания, обозначающая подавленность; тяжёлое дыхание, обозначающее облегчение; респираторный блок, линии учащённого и замедленного пульса; след повышения кровяного давления… Всё это было там, на экране — эмоциональный портрет человека, дающего показания на собственном процессе по делу об убийстве.

— Протестую, ваша честь! — в десятый раз за это утро выкрикнул окружной прокурор. — Эта процедура определённо неправомерна и не имеет отношения к делу! Защита уже несколько дней выставляет Суд на посмешище, но теперь она окончательно вышла за рамки!

Джейк успокаивающе хмыкнул.

— Что же, — спросил он, — неправомерного или не относящегося к делу в том, что подсудимый добровольно проходит тест на детекторе лжи? По‑моему, я не раз слышал, как окружной прокурор предлагал моим подзащитным пройти такое испытание! Сейчас мы просто позволяем суду и присяжным наблюдать за ходом теста…

Судья вновь воздержался от вынесения решения, и окружной прокурор безвольно опустился в кресло. Напряжение последних дней — сидение в зале суда и выслушивание свидетелей, которых он не знал, как и зачем, допрашивать, — сделало своё дело. Его глаза были налиты кровью, он судорожно дышал, но челюсти по-прежнему были упрямо сжаты. Джейк испытывал к нему сочувствие.

Реакции Тони Корфино, сидевшего в свидетельском кресле и наблюдавшего за завершающими приготовлениями, было трудно классифицировать. Он выглядел одновременно отстранённым и нервно-озабоченным. Его чёрные кудри намокли от того, что он постоянно смахивал пот со лба; его пухлые губы, казалось, постоянно нуждались в увлажнении. Но его руки спокойно лежали на коленях. Для Джейка он был похож на человека, утратившего связь с прошлым, дрейфующего в настоящем и не связанного с будущим.

— Не могли бы вы назвать нам свое имя, пожалуйста? — небрежно спросил Джейк.

— Тони Корфино.

— Где вы родились?

— Я не… я не уверен… Наверное, в Вест‑Сайде…

На регистраторе над головой Тони линии графика плавно поползли по экрану.

Внезапно сменив манеру, Джейк резко спросил: