Ярослав Смирнов - Цитатник бегемота

Он тут же опомнился и поспешно отъехал в сторону. Как раз вовремя: тут же из колючего забора вывалился Ланселот с дико вытаращенными глазами и мечом наперевес.

Иван невольно рассмеялся, с наслаждением вдыхая полной грудью чистый воздух.

- Ф-фу... - произнес Ланселот и вложил меч в ножны. - Вот это я понимаю, любезные сэры!..

- Да уж, микроклимат там был на редкость противен, - Огласился с ним Иван. - Прямо скажем, очень даже отвратительное место...

- С вами все в порядке? - с беспокойством спросил Фома.

- Все нормально, - ответил Иван, а Ланселот лишь молча кивнул.

- Это хорошо, - с облегчением произнес Фома. - А то я уже было подумал, что с вами что-то не так...

- То есть? - спросил Иван.

- То есть вы очень странно вели себя, любезные сэры, -пояснил Фома. - Как будто ослепли и оглохли в одночасье

- А примерно так и было, - сказал Иван. - Правд ведь, сэр Ланселот?

Тот утвердительно кивнул и даже выразительно повращал глазами: мол, было, еще как было... истинная сермяжная правда.

Фома смотрел на них с удивлением.

- Боюсь, что не совсем вас понял, доблестные сэры, признался он. - Не сочтите за труд, объясните глупому недостойному поэту.

Иван посмотрел на Ланселота. Тот отвернулся, всем своим видом показав, что не готов к пространному рассказу, и вообще неизвестно, когда он сможет нормально объясняться.

Похоже, утомился наш Вернидуб Озерный, подумал Иван с малой долей злорадства и сказал, обращаясь к Фоме:

- Видишь ли, добрый сэр Стихоплет, мне кажется, что этот, как ты его называешь, Лабиринт оказался заколдованным. Вот Ланселот не даст соврать - мы с ним, честно говоря, не видели ни входа, ни выхода из этих колючек... да и внутри передвигались с большим трудом.

- Почему? - спросил Фома. Он слушал Ивана с немалым интересом.

- А потому что лично я Мерлина не видал там из-за этого подлого тумана...

Фома посмотрел на Ланселота.

- А ты, любезный сэр?

Тот еще раз кивнул, по-прежнему не желая вербально изъясняться.

- И вообще, - продолжал Иван, - я так думаю, сэр Фома, что если бы не ты, то из этого гадкого болота мы бы вовсе не выбрались... Верно я говорю, храбрейший сэр Ланселот?

Тот опять кивнул. Однако его моральные и физические силы успели .уже слегка восстановиться, и посему он громко заявил, предварительно откашлявшись:

- Это все чистая правда, сэр Фома... Без тебя бы нам точно каюк!..

- Такие дела, - подытожил Иван. Фома усмехнулся и сказал:

- А ты говоришь, сэр Иан, что не похож я на проводника...

- Я такое говорил? - в замешательстве переспросил Иван.

- Ага, - подтвердил Ланселот несколько злорадно. Иван хотел что-то возразить, но Фома жестом остановил его:

- Это все не важно... Для того, чтобы нас остановить, применяется все более изощренное колдовство: давненько такого не бывало в наших краях... Но, любезные сэры, осмелюсь утверждать, что будет еще хуже.

- Ясно, - буркнул Иван. - Поехали тогда дальше... Да, - спохватился он, а погони за нами там не видать?

- Пока нет, - сказал Фома. - Лабиринт на какое-то время задержит любого...

- Это хорошо, - сказал Иван. - Тогда - в путь! И они снова понеслись вскачь на своих не знающих устали конях.

Они мчались по изумрудно-зеленому полю очень долго, и, сколько Иван ни оглядывался, он не мог различить никаких признаков близкой погони. Это и радовало, и тревожило одновременно.

- Далеко ли еще до замка, сэр Фома? - крикнул Иван.

- Нет, - прокричал Фома в ответ, - совсем близко... Вот, наверное, уже за той рощей!..

- За какой такой рощей?.. - удивился Иван и посмотрел вперед. Тотчас словно скачком к нему приблизилась стена леса. Но Иван не удивился: он уже привык к подобным фокусам.

- Стой!.. - закричал вдруг Фома, и они остановились.

- В чем дело? - спросил Иван. Фома не ответил, напряженно вглядываясь в даль. Иван тоже поглядел - подумаешь, рощица как рощица. На редкость невинного вида.

- Похоже, лесок-то этот непростой, - медленно произнес Фома, прислушиваясь к чему-то. - Вы ничего не слышите, любезные сэры?

Иван навострил уши.

Сначала он ничего не слышал, кроме шумного дыхания лошадей. Потом до него донесся легкий шорох листвы, какой-то мягкий шелест... что-то еще, очень приятное на слух, хоть Иван и не разобрал, что именно это было.

- Я ни Морганы не слышу! - объявил Ланселот со свойственной ему прямотой и апломбом. - Тихо, как в могиле... Извините, добрые сэры, за красивый, как его... эпитет, да!

- Помолчи, доблестный сэр, - оборвал его Иван.

-А что? - удивился Ланселот. - Все равно...

-Тихо, говорю!..

Иван снова прислушался. Теперь он лучше различал что-то легкое, неуверенное, едва уловимое, как дуновение слабого ветерка, остатка, частички буйного вихря, утерянного по дороге от прошлого к небытию... или нет предвестника великой бури, сметающей с лица земли будущее и воспоминания... Ax! - это была мелодия, а может, просто эхо мелодии: нежный звук грома, стихшего вдали...

- Я слышу это, - с удивлением сказал Иван. -Слышу... ...нет, это была песня: влекущая, сладостная песнь, обволакивающая нежной до безумия страстью, ослепляющая и баюкающая одновременно, мать и любовница, невеста и дочь... Ключ, находившийся в начале нотной строки, осторожно отворил дверцу, ведущую в сад неземных наслаждений; звук повел за собою, потом подхватил и понес - дальше, все дальше отсюда, прочь ото лжи, тщеты и непостоянства, туда, где нет никаких забот, где позабыли, что такое страдание, где есть только красота, вечность, покой и счастье... туда, где наши уже давно победили и где у всех все хорошо.

Иван счастливо рассмеялся и спрыгнул с коня. Как только он мог поверить океанскому монстру! Покой, предлагаемый им, - полная чепуха по сравнению с настоящим покоем... Довольно слушал он других, осталась только эта мелодия, которая звала его за собой, и он не хотел никого заставлять ждать и не хотел более ничего ждать сам: скорее, Скорее туда, где он отдохнет...

И тут Иван почувствовал, как что-то грубо вторглось извне, потушило свет радости, заставило вскрикнуть от боли, вызвало страшную тоску и душевную смуту, и деревья, эти нежные, добрые друзья-растения, каждое из которых было прекрасной девушкой, желанной так, как никакая другая желанна не будет, как только может быть желанно само существование в стране благости, сжались от удара, издали прощальный мелодичный стон и умолкли, такие близкие и печальные...

Иван зарычал, потряс головой и зажмурился. Перед глазами проплывали разноцветные пятна, постепенно угасая и оставляя за собой видимое и осязаемое разочарование и раздражение. Колени у Ивана дрожали и подгибались.

Он покачнулся и открыл глаза. Какой-то новый звук молотом дубасил по его голове, ввинчивался прямо в мозг сверкающим стальным сверлом. Было невыносимо больно от этого звука: больно было жить, больно было дышать, больно было стоять. Иван ощутил прилив дикой ярости, сжал кулаки и стал искать того, кто отплатил бы ему за эту боль.