Владимир Гусев - Укус технокрысы

Выложив из карманов пальто пистолет и гранату, я стаскиваю со спящего толстую зимнюю шинель, защитного цвета брюки и сапоги. Тяжелый, черт! А вот портянки я оставлю ему. И свое замечательное финское пальто. В залог. Надеюсь, лейт согласится потом поменяться обратно? Не скажет, что "назад покойники не ходят и за уши баб не водят"?

Я плохо запомнил, как была застегнута на лейте портупея. Ремень сверху хлястика или под ним? Жаль, если из-за такого пустяка все сорвется... И плохо, что зеркала нет, полюбоваться. Пистолет - в кобуру, гранату - в карман, кольцом вниз.

Глава 29

В полусумраке коридора, освещенного только через торцевые окна, я отчетливо вижу темную фигуру, похожую на человеческую. Может быть, это просто тень? Странно. Пять минут назад никакой тени здесь не было. А тем более человека. Да, нет сомнений, это человек. И миновать незнакомца никак нельзя: выход на лестничную площадку метрах в трех позади него.

Расстегнув на всякий случай кобуру, напустив на лицо чрезвычайно озабоченное выражение, я решительным шагом прохожу мимо... экстрасенса! Ну конечно, это он! Стоит лицом к стене рядом с противопожарной перегородкой, вертит в руках рамку и, по обыкновению, о чем-то с ней шепчется.

Остановиться, спросить, что он здесь делает? А он поинтересуется, что делаю я... В шинели с чужого плеча. Поздно. Слишком быстро я шел. Да он меня, кажется, и не заметил.

Прыгая через ступеньки, я сбегаю на первый этаж, открываю дверь...

Навстречу - сержант и два гвардейца, все трое - с автоматами на изготовку. Называется - день интересных встреч. Сержант аж присел от неожиданности. Но, молодчина, не выстрелил.

У меня тоже малость подкосились ноги.

- Быстрее! - ору я. - Лейтенант здесь! Ему нужна помощь!

Подозрение в глазах сержанта, как я и ожидал, мгновенно сменяется озабоченностью.

- Где? Что с ним?

- На втором этаже, комната двести шесть. Он без сознания, может быть, ранен.

Сержант бросается вверх по лестнице, я - следом, тяжело дыша и старательно топая ногами.

Гвардейцы, оттеснив к стене потерявшего спортивную форму лейтенанта, без труда обгоняют его. То есть меня. Именно на это я и рассчитывал. Крикнув еще раз: - В двести шестой! - я круто поворачиваюсь, кубарем скатываюсь по лестнице и, выскочив во двор, бегу к торцу корпуса семь. Над ним, высоко в небе, стрекочет вертолет. Никак Бранников вернулся? Пусть его. Не имеет значения. Поздно.

Часовой, обернувшись на скрип снега под моими сапогами, смотрит на меня скорее удивленно, чем тревожно.

- Быстрее! Там лейтенанта ранило! - кричу я, с удовольствием отмечая, что дистанция между нами быстро сокращается.

"Тригон" должен быть спасен!

Это тот самый ефрейтор с цыплячьей шеей, что ходил со мною выручать другого такого же бедолагу.

- Стой! Стрелять буду! - неуверенно предупреждает он.

- Ты что, офигел? Своих не узнаешь?

Маскарад оказался явно не в мою пользу. Но теперь уже ничего не поправишь. Разве что...

- Дуй туда! Майор обещал голову оторвать, если не прибудешь немедленно!

Оббежав ефрейтора метра за полтора - чтобы не достал подножкой - я, не снижая темпа, мчусь к распахнутой настежь двери.

"Тригон" должен быть спасен! Только я могу это сделать, только я!

"Тригон" должен быть спасен! Именно для этого я бегу! Чтобы уберечь его от грозной опасности! Не станет же ефрейтор стрелять в спину? Тем более, мы с ним вместе жизнью рисковали. "Тригон" должен быть спасен! Только бы не поскользнуться. Сапоги болтаются на ногах, как шлепанцы. Зря я побрезговал надеть портянки. "Тригон" должен быть спасен!

За спиной - тяжелый топот и скрип снега под сапогами. Отлично, ефрейтор! Делай что угодно, только не стреляй!

Вот и дверь. Короткий взгляд назад: ефрейтор кружит на месте, обхватив голову руками, падает...

Хоть бы его кто-нибудь подобрал.

Грязная лестница. Один пролет, второй, третий... Дыхалки уже не хватает, но останавливаться нельзя. Дверь, ведущая на пятый этаж, закрыта. Удар "сезам", секундная пауза - чтобы не получить по лбу распахнувшейся, но спружинившей назад створкой, - и вперед, вперед...

Вот и первая открытая дверь. Сквозь нее отчетливо слышно стрекотание вертолета. Видно, он опустился пониже. Зачем? Неважно. Пусть его.

Странно все-таки, что защитники "Тригона" не забаррикадировались после того, как в прошлый раз Бранников пересталснимать их видеокамерой. Значит, абсолютно уверены в своем "пугастере". Или опять - позируют?

Мгновенный, фотографический взгляд сквозь открытую дверь. И остановка.

Справа, за внутренней, тоже распахнутой дверью - серо-голубые кубы "Мудрецов". Слева же...

Я словно вновь смотрю видеофильм, снятый Бранниковым, только с другой стороны экрана. Петя, застывший в кресле перед терминалом, то ли с улыбкой, то ли с гримасой боли на лице, мужчина, лежащий на полу, с редкими рыжими прядями волос на лысеющей голове, широко разбросавший ноги, обутые в белые тапочки... Оба совершенно неподвижны, словно действительно сфотографированы. И вообще все - как зловещая фотография. Неужели позируют?

Боковым зрением я улавливаю какое-то движение и чувствую, как на голове начинают шевелиться волосы. Тьфу на тебя! Это всего лишь телекамера. Вернее, три телекамеры, установленные на консоли в левом дальнем углу операторской, у окна. Все три объектива смотрят на меня.. Именно смотрят, словно глаза какого-то чудовища. И мне снова хочется, как вчера вечером в гостинице, - исчезнуть, раствориться, не быть! Только бы избавиться от этого пронзительного, раскаленной иглой буравящего мозг взгляда!

Я дергаюсь было назад, потом вперед - телекамеры отслеживают мои движения - и бегу дальше по коридору. Что-то я хотел... Ах да, блокировку...

Дверь, за которой по моим расчетам должен быть распределительный щит, закрыта. Нужно только ударить в область замка, но правая нога болит еще после штурма первой двери. Чужая обувь, неудобно...

А что будет после того, как я включу основную ветку питания? Скорее всего, лягу здесь же, за дверью, широко раскинув ноги, как тот, рыжеволосый. Не пора ли уже линять отсюда? Пока не поздно?

Кто-то невидимый и огромный кладет мне на голову тяжелую когтистую лапу. В глазах темнеет, в ушах звенит - непереносимо громко, до боли в барабанных перепонках.

- А-а-а-а-а!...

Звон, вытесненный криком, начинает стихать, но боль из ушей не уходит. Я медленно, словно пьяный, поднимаюсь с пола. Поле зрения, опять же словно у пьяного, сужено до предела. Давно не натиравшийся, с выщербинками, паркетный пол, закрытая дверь. Ее я должен взломать. Зачем? Не помню.

Боль из ушей, наконец, уходит, поле зрения расширяется, руки перестают противно дрожать, и я отчетливо вспоминаю все то, что хотел сделать. Удар левой ногой, еще один...