Артур Кларк - Сад Рамы

Эпонина также закурила сигарету. Она знала, что не стоит курить их одну за другой, но пассажирам «Санта-Марии» разрешили каждый день лишь три получасовых перекура – в набитых жилых каютах курение запрещалось. Кимберли немедленно отвлеклась вопросом, заданным коренастой женщиной, которой едва перевалило за сорок, а Эпонина принялась раздумывать о первых днях после отбытия с Земли. «На третий день, – вспоминала она, – Накамура прислал ко мне „шестерку“. Первый его выбор пал на меня».

Огромный японец, бывший борцом сумо, прежде чем сделаться рэкетиром, отвесил ей в общей гостиной короткий официальный поклон и вступил в разговор.

– Мисс Эпонина, – с сильным акцентом сказал он по-английски. – Мой друг Накамура-сан попросил меня передать вам, что находит вас прекрасной. Он предлагает вам свою протекцию в обмен на дружбу с вашей стороны и разделенное удовольствие.

«Предложение было достаточно привлекательным и ничуть не отличалось от тех, которые получали все мало-мальски хорошенькие женщины, путешествующие на „Санта-Марии“. Тогда я уже знала, что Накамура – человек весьма влиятельный. Но мне не нравилась его холодность. И я ошиблась, решив, что сумею остаться свободной».

– Готова? – спросила Кимберли. Эпонина оставила размышления. Притушив сигарету, она следом за подругой направилась в раздевалку. Пока они снимали одежду и отправлялись под душ, прелести их пожирали не меньше дюжины глаз.

– А тебя не раздражают эти фараоны? – в свою очередь спросила Эпонина, став под душ бок о бок с Кимберли. – Отвернулись бы хоть на минутку.

– Нет, – ответила та. – Мне нравится, даже лестно. Таких баб, как мы с тобой, здесь немного. Их голодные взгляды возбуждают меня.

Эпонина смыла пену с полных упругих грудей и прислонилась к Кимберли.

– Значит, ты занималась сексом и с женщинами?

– Конечно, – хохотнула Кимберли. – А ты?

И не дожидаясь ответа, американка приступила к одной из своих историй.

– Моя первая хозяйка в Денвере была лесбиянкой, а я – в ту пору восемнадцатилетняя девица – само совершенство от пяток до головы. Когда Лоретта впервые увидела меня голой, она взвилась до небес. Я только что поступила в медучилище и не могла позволить себе травку. Поэтому договорилась с Лореттой: пусть она меня трахает, но снабжает за это кокаином. Наша связь продлилась почти шесть месяцев. Потом я встала на ноги и к тому же полюбила Мага.

– Бедняжка Лоретта, – продолжила Кимберли, пока они с Эпониной вытирали друг другу спины в комнатке, примыкавшей к душевой. – Сердце ее было разбито. Она предлагала мне все, что угодно, вплоть до своих клиентов. Наконец она мне надоела, и я попросила Мага выставить ее из Денвера.

На лице Эпонины промелькнуло легкое недовольство.

– Боже, – сказала Кимберли. – Ты опять собираешься читать мне мораль. Таких мягкосердечных убийц я еще не видела. Ты мне иногда напоминаешь Добряка Пару Туфель, был такой парень у нас в старших классах.

Когда девушки уже собирались оставить душевую, к ним подошла невысокая негритянка с волосами, заплетенными в косы.

– Ты – Кимберли Гендерсон? – спросила она.

– Да, – кивнула та, поворачиваясь к подошедшей, – но что...

– Это ты живешь с королем Накамурой? – перебила ее темнокожая девушка. Поскольку Кимберли не ответила, она продолжала: – Если так, то я нуждаюсь в твоей помощи.

– Чего тебе нужно? – резко спросила Кимберли.

Негритянка вдруг разрыдалась.

– Мой Рубен ничего плохого не хотел. Он просто напился той дряни, которой торгует охрана, и не знал, что разговаривает с королем.

Кимберли подождала, пока девушка успокоится.

– А что у тебя есть? – спросила она шепотом.

– Три ножа и две упаковки динамита-кокомо, – столь же негромко ответила темнокожая.

– Принеси, – улыбнулась ей Кимберли. – А я назначу время, когда твой Рубен сможет извиниться перед мистером Накамурой.

– Кимберли тебе не нравится, так ведь? – спросила Эпонина у Уолтера Брекина. Огромный негр с мягким взглядом умел извлекать из клавиатуры колдовские звуки. Он наигрывал веселый джазовый мотивчик и глядел на свою прекрасную даму, пока трое его соседей находились по взаимному соглашению в общественных местах.

– Да, это так, – неторопливо согласился Уолтер. – Она не такая, как мы. Забавная девица, но в сердце своем по-настоящему скверная.

– Что ты хочешь сказать?

Перейдя на балладу с более легкой мелодией, Уолтер играл должно быть с минуту, прежде чем ответил.

– Перед законом все мы равны, все мы убийцы. Но не для меня. Я придушил человека, растлившего мальчика... моего брата. Ты убила сукина сына, безумца, который разрушил всю твою жизнь. А твоя подружка Кимбрели со своим дружком отправила на тот свет троих незнакомых ей людей просто ради наркотиков и денег.

– На это ее принудила пойти наркотическая зависимость.

– Не важно. Каждый из нас отвечает за все свои поступки. Если ты пьешь всякое дерьмо, твоя беда, но за поступки ты отвечаешь.

– В заключении она получила отличную характеристику. Все врачи, с которыми она работала, утверждают, что Кимберли великолепная медсестра.

Уолтер оставил свою клавиатуру и поглядел на Эпонину.

– Что нам с тобой Кимберли, – проговорил он. – Времени у нас немного... Ты обдумала мое предложение?

Эпонина вздохнула.

– Да, Уолтер. Ты мне нравишься, мне приятно заниматься любовью с тобой, но предлагаемый тобой союз слишком похож на брачный... Увы, дело в тебе. Кстати, мне кажется, что ты предпочитаешь общество Малкольма...

– Причем тут Малкольм, – перебил ее Уолтер. – Он столько лет был моим близким другом, с самых первых дней, проведенных мной в колонии для заключенных в Джорджии. Мы вместе играем. Если занимаемся сексом, то только тогда, когда нам одиноко. Мы с ним родственные души.

– Знаю, знаю... собственно, дело не столько в Малкольме, меня смущает сам принцип... Уолтер, ты нравишься мне, ты знаешь это. Но... – Эпонина умолкла, пытаясь одолеть сложные чувства.

– Мы уже в трех неделях пути от Земли, – проговорил Уолтер, – до Марса нам еще лететь шесть недель. Сильнее меня на «Санта-Марии» нет никого. Если я скажу, что ты моя девушка, тебя никто пальцем не тронет все это время.

Эпонина припомнила неприятную сцену, которую видела утром: двое заключенных из Германии рассуждали о том, легко ли изнасиловать женщину в тюремной камере. Они знали, что она слышит их, но даже не подумали понизить голос.

Наконец она позволила огромным ручищам Уолтера обхватить ее.

– Пусть будет по-твоему, – тихо сказала она. – Но не жди от меня слишком многого... я – трудная женщина.