Журнал «Если» - Если, 2011 № 05

Теперь ему было все равно. Она не пригласила его назад в настоящее, да он и не желал возвращаться. Ему открылось подлинное утешение воскресения: ты всегда находишься в настоящем. Он описывал круги вокруг земного шара, а внизу города уходили в землю, здания и башни сами собой разбирались по камушку. Корабли викингов бороздили волны. Огни на земле погасли, тьма сделалась гуще, звезды ярче, деревья вновь появились на месте просторных городских агломераций рода людского. И он был рад. Джек понимал теперь, насколько не верил в историю: чем больше он ее изучал, тем меньше доверял ей, принимая за злобную выдумку, за дым и зеркала, за мучения и тлен. А теперь предмет его возражения, фокус его неверия исчезал прямо на глазах. История разматывалась в обратную сторону, гасло радужное свечение голографического двойника.

Скоро внизу посреди могучей растительности появились терзавшие друг друга громадные твари. А потом Земля утратила всякое значение, и он понесся вперед со скоростью, отрицавшей пространство — вместе со звездами, лунами и кометами, и все они стремились в своем течении к единой точке. Становилось все теплее и теплее. Жарче и еще жарче. Частицы жужжали вокруг него, словно пчелы возле улья. Их были целые облака, и некоторые двигались медленнее его самого: Дженни также представляла собой просто одно из этих облачков, и он со смехом подумал о том, что некогда стремился целовать всего лишь плотное сгущение сталкивающихся частиц.

Жар сделался колоссальным. Если бы у Вселенной было пальто, она, конечно, немедленно сняла бы его. Теперь не существовало никаких разделений: не стало отличия между временем и пространством, между светом и тьмой. Существовала лишь скорость — песня энергии, а потом благословенное, давно желанное сжатие волнового пакета. Всё внутри. Целая вселенная тревог и страхов сжалась в один ослепительный миг. И тогда…

— Я просто хотела узнать, не хочешь ли ты выпить, Фрэн. В этом новом бистро возле Униплекса. Вечером, около семи. Не хочется сегодня быть одной.

Вернувшись в комнату, она обнаружила, что голограмма исчезла. Машина оставалась на месте, и, приблизившись к ней, Дженни поняла, что возле рамы что-то лежит. Она подняла сумочку и открыла ее. Внутри оказались ее каталог, жуткая кружка с изображением королевы Виктории и самые прекрасные карманные часики, которые ей приходилось видеть в своей жизни. Она посмотрела на циферблат. Лондон. Нью-Йорк. Калькутта. Образцовая работа старинных мастеров. Дженни едва не зарыдала, но в итоге передумала. В сумочке оказался еще один предмет: черная коробочка, на которой мерцал красный огонек. Она-то, очевидно, и переправила эти предметы по месту назначения — в будущее время.

Вечером в баре с подругой Дженни предъявила ей сумочку.

— Боже мой, Дженни, какая красота. Откуда она у тебя?

— Подарок Джека. А вот и еще один. — Дженни достала золотой хронометр.

— Однако… легальны ли эти предметы?

— Откровенно Говоря, не уверена. Скорее всего, нет. Сейчас таких не делают, в этом можно не сомневаться. Под запретом даже сырье. Но зато как они красивы, правда?

— Великолепны. А по какому поводу?

— В порядке раскаяния. За какую-то милую крошку из Униплекса, с которой он крутил. Наверняка ты о ней слышала?

— Я?.. Так, поговаривали разное. Не знала, что и думать.

— Ну, теперь знаешь.

— И это его наказание?

— Это его наказание.

— Ничего себе. А где он теперь?

— Занят какими-то исследованиями.

— А когда вернется?

Дженни сделала долгий глоток белого вина и не сразу ответила:

— Честное слово, не знаю.

А потом посмотрела на сумочку, сделанную сотни лет назад умелыми руками, и принялась вновь и вновь водить пальцами по стежкам. Прошлое по-прежнему могло удивить настоящее своим богатством.

Перевел с английского Юрий СОКОЛОВ

© Alan Wall. Superluminosity. 2010. Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov's SF» в 2010 году.

Елена Долгова

Шестой лишний

Сначала раздался глубокий низкий звук — такой, что дрогнула земля, слегка покачнулись стены. После этого в ночном небе появилось багровое зарево, оно залило сиянием горизонт и погасило слабый свет двух геонийских лун. Мик Северин хорошо разглядел этот несвоевременный рассвет из окна своей комнаты на окраине Ахаратауна.

Хозяин квартиры, хмурый парень с покалеченной рукой, сидя в углу и орудуя одним лишь мизинцем, возился с настройкой рации.

— В эфире помехи. Давай беги отсюда, ботаник, кончились твои каникулы, — злорадно посоветовал он. — Огонь-то как раз с северо-западной стороны. Точно такое же сияние я видел новобранцем, когда мутанты из их поганой мутантской конфедерации оттяпали у нас половину округа. Я не я, если не начинается новая драка.

Хозяин нервничал, а поэтому много говорил. Зарево продолжало расти и уже занимало половину неба.

— Сестренка, вставай!

Северин колотил в дверь соседней комнаты, пока Нина не появилась на пороге. Ее темные волосы растрепались, но взгляд оставался ясным — в нем странным образом не отражалось удивление.

— Ты это видела? Слышала?

— Да.

— Тогда одевайся — и уезжаем. Черт! Надо было сделать это еще неделю назад.

Тревога уже возникла, но еще не превратилась в панику. В соседнем дворе люди заводили мотор, там же нескладно лаяли собаки. Незнакомый старик, мучимый бессонницей, вышел под звезды, он так и стоял возле ворот и неспешно докуривал сигару, а затем швырнул остаток в кусты.

— Давайте мы вас подвезем, — позвал его Северин.

— Спасибо, сынок, лучше я останусь на месте. Привык, а в моем возрасте трудно менять привычки.

Снова низко, на грани слышимости прогудело, тренькнули стекла, гирлянда нарядных лампочек на чахлых деревьях у ворот мигнула и погасла. Ребенок, невидимый в ночи, безутешно плакал на одной протяжной ноте. «Успокойся, успокойся, — сердито и укоризненно повторял мужской голос. — Вера, не стой как чучело, возьми его на руки». Мотор чужой машины наконец завелся, минивэн с сомнительным шумом неисправного механизма тронулся с места.

— Ночь что надо, — хмыкнул кто-то, но за напускной иронией прятался страх.

— Горит «Можжевельник».

— Военная база, что ли?

— Она самая. Странно, я не чувствую техники в небе.

Этот самый, второй, говоривший в темноте, оказался сенсом — Мик ощутил характерное покалывание в душе, признак неаккуратной и грубой работы мутанта.