Стивен Бакстер - Корабли времени

Человек за столом продолжал писать, когда мы вошли, придерживая бумагу ладонью – не то закрывая написанное от нас. Это был невысокий, тонковатый мужчина болезненного вида с высоким беззащитным лбом: на нем был мятый шерстяной костюм. Лет ему, судя по всему, было за тридцать.

Уоллис шевельнул мне бровью:

– Чудной парень, – шепнул он. – Но большая голова.

Пустые книжные полки, ковер, заваленный тюками, рассыпавшиеся стопки журналов – преимущественно на немецком. В одной из связок я разглядел лабораторное оборудование, а также пробирки с различными материалами, и в одной из них я разглядел такое, отчего у меня сердце забилось чаще!

Я деланно отвернулся в сторону, стараясь сохранять спокойствие.

Наконец, вздохнув, человек за столом отбросил перо – оно ударилось о стену, и скомкал бумаги, отправив их в мусорную корзину.

Тут, наконец, он заметил нас.

– Ах, да, – сказал он. – Это вы, Уоллис.

Он тут же убрал руки со стола, отчего стал еще меньше.

– Профессор Гедель, благодарю вас за согласие встретиться. Перед вами… – и он представил меня.

– Ах, да, – снова сказал Гедель. И усмехнулся, показывая неровные зубы. – Конечно. – Он угловато выпрямился, обошел неуклюже стол и протянул руку. Ладошка оказалась костлявой и сухой.

– Очень приятно, – сказал он. – Чувствую, нам есть о чем поговорить.

Он говорил на сносном английском, с небольшим акцентом.

Уоллис взял инициативу в свои руки и предложил нам занять кресла с подлокотниками у самого окна.

– Надеюсь, вы нашли с себе место в Новом Веке? – с искренним интересом спросил Гедель. – Конечно, мир здесь несколько диковатый. Но, возможно, как и меня, вас будут терпеть как полезного оригинала и эксцентрика. Не так ли?

– О, как можно, профессор, – покраснел Уоллис.

– Эксцентрик, – продолжал тот. – Эк-кентрос – что значит «из центра». – Он скосил на меня глаза. То, что мы и есть оба – немного в стороне от центра событий. Что ж, Уоллис, я знаю, что для вашего английского склада ума я насколько странноват.

– Ну что вы, профессор…

– Бедный Уоллис никак не привыкнет, что я переписываю свою корреспонденцию, – сообщил мне Гедель. – Временами по десять и более раз – и видите, никак не закончить. Странно? Хорошо. Так и надо!

– Вы, наверное, жалеете о том, что оставили родину, профессор, – сказал я.

– Ничуть. Я и сюда-то попал уже из Европы, – сказал он мне заговорщическим тоном.

– Причина?

– Кайзер, само собой.

Барнес Уоллис предупреждающе стрельнул глазами.

– Это же очевидно, – азартно продолжал Гедель. – Возьмите две фотографии – одну из 1915-го, скажем, а другую – из этого нынешнего – человека, выдающего себя за Кайзера Вильгельма. Измерьте длину носа, примите во внимание расстояние от кончика носа до подбородка, которое у каждого человека индивидуально и сохраняется на протяжении всей жизни – и почувствуйте разницу! Куда же движется Германия под предводительством этого двойника в шлеме? Представляете?

– Еще как, – предупредительно встрял Уоллис. – В любом случае, какими бы ни были мотивы вашей эмиграции, мы рады, что вы приняли наше предложение занять профессорскую должность – и выбрали Британию своим домом.

– Да, – заметил я. – Разве вы не могли выбрать найти себе место в Америке? Например, в Принстоне или…

– Конечно, мог бы. Но это невозможно. Совершенно невозможно.

– Почему?

– Из-за Конституции, само собой! – И этот оригинал пустился в пространные рассуждения о новооткрытой им логической несуразности в американской конституции, которая открывала легальный путь к диктаторству!

Мы с Уоллисом сидели под градом аргументов и пережидали этот поток красноречия, как артиллерийскую атаку в траншеях.

– Вот так, – довольно закончил он, наконец, – а вы что думаете об этом?

Встретив суровый взор Уоллиса, я решил, однако, оставаться честным. – Не могу поймать вас на логической ошибке, – заявил я, – но мне кажется, это личное мнение иностранца, попавшего в крайнее положение.

Он хмыкнул:

– Это неважно. Логика – все! Разве вы иного мнения? Аксиоматический метод – сильная штука. Самая сильная. – Он расплылся в улыбке. – У меня также имеется онтологическое доказательство существования Бога – совершенно безошибочное, причем основанное на непререкаемых авторитетах в вопросе, выдвинутом восемьсот лет назад архиепископом Ансельмом. [16] Видите ли…

– Может, в другой раз, профессор? – поспешил Уоллис.

– Ну, как хотите. Ах, да. Очень хорошо. Он перевел проницательный взор с одного на другого. – Итак. Путешествие во Времени. Знаете, а ведь я завидую.

– Завидуете?

– Да. Вам. Но вовсе не этим занудным прыжкам сквозь Историю.

Глаза его увлажнились и засияли в сильном электрическом свете.

– Чему же вы завидуете?

– Вы ознакомились с другими мирами – альтернативами этого – вы узнали другие Возможности – понимаете?

Я похолодел: мне казалось, передо мной какой-то телепат, человек с необычайно сильными психофизическими возможностями. Может быть, просто гений, а может, психопат.

– Объясните, что вы имеете в виду?

– Реальность других Миров, содержащая смысл за опытом нашего краткого существования, казалась мне очевидной. Каждый, кто ощущал чудо математического открытия, должен знать, что математическая правда имеет независимое существование от умов, в которые она поселяется – и что все истины – лишь осколки работы какого то более высокого Ума…

– Понимаете – наши жизни здесь, на Земле, имеют относительное значение. А истинное их значение должно лежать вовне этого мира. Представляете? Так много есть просто логика. И идея, что все в мире имеет свой последний крайний Смысл – точный аналог принципа, что все имеет Причину – принцип, разделяемый всей остальной наукой.

Из этого само собой следует, что где-то за пределами нашей истории есть Окончательный, Последний Мир – где сбываются все смыслы. Сбывается и финальный смысл.

Путешествие во времени, по самой природе своей, становится вмешательством в Историю и вызывает открытие других отличных от этого, миров. Поэтому задача Путешественника во Времени ни что иное, как поиск – поиск Финального мира, который должен быть найден – или создан!

К тому времени как мы покинули Геделя, мои мысли крутились с потрясающей скоростью. Я решил больше никогда не шутить с философствующими математиками и математизирующими философами, поскольку этот маленький человечек был способен путешествовать сквозь Время, Пространство и Сознание, не покидая своего кабинета – и даже дальше, чем я на своей Машине. Я понимал, что этот визит к Геделю не последний – в скором времени мне надо будет еще раз посетить его… поскольку я заметил в упаковке среди пробирок загадочный блеск платтнерита.