Журнал «Если» - «Если», 2006 № 12

Я кивнул своему отражению в овальном зеркале и сделал следующий прогноз:

— Мой руки.

Иди мой луки! — сказал Тимка. — Вклютяй воду! Бели мыло!

Я послушно выполнил все требования, крикнул «хорошо» в ответ на Алёнино «ужин через десять минут», прилетевшее из кухни, и взял в руки полотенце.

— Снимай блюки! — сказал ребенок, дергая за штанину. — Надевай халат!

— А где он? — обреченно поинтересовался я.

— В спальне! — ответил Тимка и всю дорогу до места возмущенно ворчал мне в спину: — Где же есё? Ох, нитего не помнит! Эй, ты тего еле-еле плетешься?

Разумеется, возмущение малыша было бы куда сильней, если бы я забыл спросить о халате.

Все время ужина Тимошка голодным беспризорником увивался вокруг стола. Требовал:

— Дай хлеб! — А когда я отщипывал кусочек, усугублял: — Есё!

— Сколько тебе? Два? Три?

— А-а. Столько! — Он показывал ладошку с прижатым большим пальцем.

Тимка всегда вымогал ровно четыре кусочка. Первый съедал на месте, второй относил маме, третий, изрядно потрепанный, возвращал мне, а четвертый, немного подумав, отправлял в рот вслед за первым.

После ужина наступало время следующего ритуала. Тимка забирался ко мне на колени и, тыча пальчиком в щетину над верхней губой, спрашивал:

— Вот балада?

Я мотал головой.

— Нет, это усы.

— Вот балада? — повторял он, опуская палец на сантиметр.

— Нет, это губы.

Маленький пальчик сдвигался еще ниже, вызывая к жизни новый вопрос.

— Это усы?

— Нет, — улыбался я. — Это как раз борода.

Ребенок удовлетворенно кивал, и серия вопросов повторялась сначала. Причем оборвать ее, ответив, например: «Да, пусть это будет борода», не представлялось возможным. Нечестный ответ повергал Тимку в кратковременный ступор, после чего указующий пальчик превращался в грозящий и все возвращалось на круги своя.

В свете ночника ребенок с разметавшимися по подушке кудрями походил на ангелочка. Я с трудом отобрал у спящей Алёны книжку про Буратино, переложил Тимку в кроватку и наклонился, чтобы поцеловать его — теплая щека пахла украденной со стола конфетой, — после чего с сожалением погасил свет.

«Ужас, ужас!» — подумал я, рассмотрев зеленые цифры на часах, и провалился куда-то, едва сомкнув челюсти после отчаянного зевка. Когда мобильник на прикроватной тумбочке ожил и завибрировал, опасно смещаясь к краю, зеленые цифры успели измениться незначительно.

— Да? — сказал я, выбираясь из одеяла. Как ни тихо сказал, Тимка услышал.

— Папа куда пошел?

— На работу, — не просыпаясь, ответила Алёна.

— Надень халат! — потребовал Тимоша.

— Не сейчас. — Я махнул рукой. Судя по голосу на том конце, проблема была нешуточная. Но и отмахнуться от малолетнего педанта оказалось не так-то просто.

Кряхтя, он выбрался из кроватки и прошлепал в прихожую, волоча за собой халат.

— На халат! — Но, увидев, что я уже застегиваю брюки, сменил тактику: — Где сётка?

— Машина выехала? И когда? Уже? Хорошо, выхожу. Мы в министерство? А куда?… Да погоди же, Тимка, некогда!

Но годить Тимка не собирался. Пришлось, притоптывая на месте, ждать, пока он символически обмахнет щеткой одну, потом другую штанину. Алёна жаловалась, что в тех редких случаях, когда мне удавалось ускользнуть из дома, избежав чистки, Тимка долго потом стоял под дверью и причитал: «Ух блюки! Папа на лаботу, а блюки — ух!».

В свои три с половиной он уже почти все слова говорил по-человечески, но от «ух» почему-то не мог избавиться. Как и я — от воспоминания о нашей первой встрече.

Что за объект? Военная база? Зачем я здесь? Зачем я здесь в четыре часа ночи? Базу захватили террористы? У них в руках — оружие невиданной мощи и, чтобы вернуть его государству, нужен переговорщик?

Я зевнул. Нет, такое бывает только в кино.

— Мне сказали, что пропуск оставят на вахте. Посмотрите еще раз, — попросил я охранника.

Понаблюдав с минуту, как паренек с мужественным, но заспанным лицом водит пальцем по строчкам, я сам склонился над списком, как вдруг услышал до боли знакомое:

— Вич воч?

— Хаф файв, — машинально ответил я.

— МГИМО финиш?

— Лайк ю, лайк ю, — задумчиво протянул я, оборачиваясь. — Ты почто собаку утопил, гад?

Гера, глумясь, промычал что-то невнятное, потом махнул охраннику — «это ко мне» и галантно крутанул передо мною скрипнувшую вертушку.

— Рад тебя видеть, — признался я, пожимая Герке руку. — Совсем не изменился, черт.

— Зато ты… — Он смерил меня взглядом. — Настоящий Джеймс Бонд.

— Кто ж знал, что у вас тут… — Я не закончил мысль. — Стало быть, под твоим началом придется работать?

— Господь с тобой, я тут мелкая сошка. Главным у нас — Аркадий Петрович.

Я придержал пальцами левую бровь, которая от удивления устремилась куда-то уж слишком высоко, и уточнил:

— Тот самый? Нетрадиционный?

Герасим кивнул.

— Тот самый. Кстати, он ждет. Нам сюда. Этаж третий. — Зачем-то поглядел на носки моих туфель. — Ты пешком или на лифте?

— Да ладно, по стене заберусь, — ответил я и улыбнулся: хотелось надеяться, совершенно по-бондовски.

Обошлись без лифта.

— Заходи. — Гера потянул за ручку высокую стальную дверь. — Только не свисти громко, денег не будет.

Я вошел и… нет, не засвистел, сдержался. Только спросил, когда от обилия мониторов зарябило в глазах:

— Ого! Это что, ЦУП?

— Вроде того, — довольно усмехнулся бывший сосед по общежитию. — Ты заходи, заходи… Аркадий Петрович! Вот он, ваш отличник!

— Доброе утро, Вадим, — донеслось откуда-то из мониторного междурядья.

— Доброе, — согласился я, подавив зевок. Но до чего же ранее!

За большим панорамным окном вяло занимался рассвет.

Профессор встал. Маленькая седая голова вынырнула из-за спинки кресла, как некогда — из-за кафедры первой поточной аудитории. Я отметил, что Аркадий Петрович тоже ни капли не изменился. Впрочем, ему и десять лет назад было некуда дальше стареть.

— Вы извините, Вадим, что пришлось вас разбудить…

— Да ничего, не в первый раз, — успокоил я и огляделся. — А где… Знаете, меня ведь даже не предупредили, с кем мы будем переговаривать. Они еще не прибыли?

— Прибыли, — вздохнул профессор. — Девяносто шесть дней как прибыли. Вот они.

Безукоризненно отшлифованный ноготь постучал по стеклу большого монитора.

Я взглянул на экран и уронил тело на стул. Вскочил. Посмотрел на профессора, потом на Герку. Медленно сел и спросил:

— Это то, что я думаю?