Стивен Бакстер - Корабли времени

– Например – опаснейшее из заблуждений – упоение демократией. Видите ли, нет никакого смысла спрашивать у людей, чего они хотят. Сперва надо продумать, что необходимо для сохранения здорового общества. И тогда уже можно предложить народу то, чего он хочет . Знаю, это звучит странно для человека вашего столетия, – продолжал он, – но поверьте, таково современное мышление – и, между прочим, ваш друг излагал такие же взгляды – я слышал их на фонографе – а ведь он сын вашего века, как и вы, не правда ли?

– Я плохо знаю историю, но, кажется, современное государство, которое мы имеем в Британии и Америке – и какое собираемся ввести во всем остальном мире – больше всего напоминает республики античности: Карфаген, Афины, Рим – которые, между прочим, были аристократическими. И у нас по-прежнему есть Парламент, только депутаты больше не выдвигаются всеобщим избирательным правом.

И это устаревшее понятие Оппозиции – хорошо! Пусть. Почти всегда, в большинстве случаев могут присутствовать два обоснованных и авторитетных, но диаметрально противоположных мнения. И всегда есть один единственно правильный выход и множество других, ошибочных. Правительство пытается найти этот верный выход, в противном случае оно совершает преступление против собственного народа. Смысл в существовании оппозиции постепенно исчезает. Она лишь отвлекает, совершая негативную работу.

С каждым поколением мировоззрение меняется – то, что казалось странным для родителей, становится приемлемым для детей, а затем – обыденным и устаревшим для внуков. Распадается семья – эта первичная когда-то ячейка социума. Все наше сельскохозяйственное прошлое она была незыблема и осталась такой, пройдя через века. Но теперь, в современном мире, семья утратила свои четкие очертания, растворившись в более громоздких социальных структурах. Домашнее воспитание, как и привязанность к дому ныне утратили свое значение для молодежи, в том числе и у женщин, как ни странно.

Тут я вспомнил о капитане Хилари Бонд:

– И что же заменило семью?

– Трудно сказать, четко это не определено, однако ядром социальных отношений теперь выступают, по свидетельству молодых, учителя, писатели, ораторы, люди, способные вывести нас на новый путь мышления – избавив от старого, племенного самосознания.

– Да уж, верховья, действительно. Вряд ли Уоллис дошел до этого сам – он был просто зеркалом своего времени и повторял болтовню тех творцов общественного мнения, что стояли за правительственной системой – или даже сидели в ней. – И как вам самому такой поворот вещей?

– Мне? – он рассмеялся, покачав головой. – Я слишком стар, чтобы меняться, и, к тому же… – тут голос его дрогнул, – Мне очень не хотелось бы потерять моих дочерей… И все же я не хотел, чтобы они росли в подобном мире, – он обвел рукой серый Купол, мертвый парк, солдат, безучастно стороживших нас. – Но если эти изменения происходят в природе человека, от этого все равно никуда не уйти.

Теперь вы понимаете, – жарко продолжал он, возвращаясь к излюбленной теме, – почему нам необходимо сотрудничество? С Машиной Времени новый тип государственности станет более достижим.

Тут он замер – мы приближались к южной ограде парка и навстречу двигались несколько прохожих.

– Ходят слухи, – понизил он голос, – что германцы сами строят машину времени. Если они сделают это первыми – и Рейх овладеет техникой хроно-перемещений…

– То что?

Тут он мне обрисовал ситуацию, коротко, но с холодной ясностью, очевидно, давно разработанную годами пропаганды. Он описал мне, что такое Война во Времени. Штабисты старого кайзера, генералы с рыбьими глазами забросят в наше благородное прошлое своих воинов-временников. Это будут бомбы – с руками и ногами – они вмешаются в наши древние сражения, они будут беспощадны, как берсерки, как механические манекены убийства, вмешиваясь в ход истории.

– Они уничтожат Англию – задушат ее в колыбели. И нам надо остановить их, во что бы то ни стало. Теперь вы понимаете?

Я смотрел ему в лицо, все еще собираясь с ответом.

Уоллис проводил меня обратно к дому на Квинз-Гейт-Терис.

– Не хочу давить на вас, старина, я знаю, как нелегко решиться на это сотрудничество, ведь это не ваша война – но время ограничено. И все же, что значит «время» в подобных обстоятельствах? А?

Я снова присоединился к товарищам, которые все это время не вылезали из курительной. Взяв стакан виски с содовой у Филби, я откинулся в кресле.

– Этот Купол навис над городом, как проклятие. Разве не странно? На улице непроглядная мгла, а всего только время ленча.

Моисей посмотрел на меня поверх тома, который читал.

–"Опыт от интенсивности, а не продолжительности", – процитировал он. И ухмыльнулся. – Чем не эпитафия для Путешественника во Времени?

– Кто сказал?

– Томас Харди. Твой современник, кстати.

– Не слыхал о таком.

Моисей заглянул в предисловие:

– Да, похоже, его уже нет на свете. А был твой – и мой современник. Он отложил книгу. – Ну, что удалось узнать от Уоллиса?

Я коротко изложил содержание беседы, сказав в заключение:

– Я был рад вырваться, наконец, из этих цепких объятий. Смесь голой пропаганды и сырой политики. Короче, все это попахивает чистейшим дилетантизмом.

Слова Уоллиса углубили чувство безысходности, в котором я пребывал со времени появления в 1938-м. Похоже, в головах молодых британцев и американцев развивалась какая-то антиутопия. Будь я гражданином этого нового современного государства, с иной моралью и системой ценностей, с иными взглядами на социум и положение в нем индивидуума, и я бы, может, принял их сторону.

Впрочем, и я находился во власти несбыточных грез – пока путешествие в будущее не открыло мне глаза на ограниченность человечества.

– Кстати, Нево, – вспомнил я, – Мне довелось повстречаться с тем самым Куртом Геделем, нашим старым другом…

Морлок произнес загадочное журчащее слово на своем водянистом гортанном языке. Он заерзал, потом вскочил с места каким-то животным движением.

Филби даже побледнел, и Моисей вздрогнул и схватился за книгу.

– Гедель? Он здесь?

– Да, он в Куполе. Всего четверть мили отсюда – в Имперском Колледже.

– Реактор-расщепитель, – Вот что это такое, – прошипел морлок. – теперь мне понятно. Он и есть ключ ко всему.

– Не понимаю, о чем вы…

– Слушайте: вы хотите выбраться из этого омута Истории или вам все равно?

Естественно, я хотел – и тому была тысяча причин – не видеть войны, вернуться домой, положить конец этому искажению реальностей, накладывающихся друг на друга, предотвратить безумие Войны во Времени… – Но для этого нужна Машина Времени.