Вероника Кузнецова - Дневник штурмана

Оказалось, что предупреждать об опасности ни к чему: о ней уже подумали.

Мистер Георгадзе и мисс Фелисити вели себя так же, как вчера: были подчёркнуто любезны с мистером Гюнтером и чрезмерно сухи со мной. Кстати, вчера за обедом они перенесли свою любезность на командира, правда, с гораздо меньшим результатом, потому что у мистера Уэнрайта не было такого потрясающего аппетита, как у бортинженера, и на вопиющую разницу в обхождении он совершенно не реагировал, не то что немец, который продолжал наслаждаться моими гонениями.

Ловлю себя на том, что всё ещё пишу о командире, как о порядочном человеке, каким он представлялся мне прежде. В сознании не умещается открывшаяся правда. Неужели мне и дальше предстоит испытывать эту мучительную раздвоенность? Он убийца, преступник, замышляющий новые злодеяния, и я обязана его ненавидеть, а во мне живёт лишь страх, когда мы останемся одни, и желание проникнуть в его тайну. Может, он, как герой Стивенсона, страдает раздвоением личности, и мы все его знаем как мистера Джекила, а мне он открылся ещё и мистером Хайдом?

В рубке нас ждала новость, очень неприятная, но не имеющая касательства к мистеру Уэнрайту. Сперва я заподозрила худшее, но командир, совершенно спокойно глядя на нас, ровным голосом произнёс:

— Мисс Босеву пришлось изолировать. У неё началась паническая боязнь людей и, к сожалению, её страх постоянно растёт.

— А в чём это выражается? — спросил мистер Гюнтер.

Командир замялся.

— Ей кажется, что её хотят убить, — объяснил мистер Форстер. — Она от кого-то отбивается и кричит, что на неё нападают и пытаются растерзать, как…

— Пожалуй, нам пора идти, мистер Форстер, — перебил его командир.

Мне было о чём подумать. Прежде всего, мистер Уэнрайт не дал первому штурману закончить фразу: "… пытаются растерзать, как…" Как мисс Хаббард, очевидно. Значит, неспроста от меня попытались скрыть способ, которым убили негритянку, она, действительно, погибла страшной смертью. Не дай Бог, чтобы я попалась в руки такому садисту! Лучше уж умереть от быстрого и точного удара ножом, чем неизвестно как мучиться.

Но это ещё не всё. Сведения о болезни мисс Босевой посеяли в моей душе сомнения в собственном душевном здоровье. Уж не привиделось ли мне, что на меня напал мистер Уэнрайт? Я бы ни на минуту не усомнилась в нападении, если бы не странно изменившийся цвет его глаз. У живого человека цвет глаз не может меняться, но у видения может измениться и всё лицо, не то что глаза. Привидеться может любое чудовище, была бы фантазия. И нож, который держал в руке командир, тоже могло нарисовать моё воображение. Я знала, что Серафима Андреевна убита длинным и очень тонким ножом, поэтому и представила его в руке у мистера Уэнрайта, а командир ни о чём не подозревает и, приняв мои призраки за чистую монету, пытается разобраться, кто же мог на меня напасть. Мистер Форстер был отравлен, но неизвестно кем и где. Может быть, кто-то вошёл в столовую и налил ему снотворного в посуду. Может, ему лично, а может, в первую попавшуюся чашку. И таинственная сила была направлена не извне, а шла из моего мозга, показывая, что на мою жизнь покушаются.

Нет, так нельзя. Я твёрдо уверена, что видела командира с ножом в руке, готовящегося меня убить, а что до цвета его глаз, то в этом заключается какая-то тайна, и я до неё докопаюсь.

После своего дежурства я решила не изнурять себя ненужными бдениями, а отдохнуть. Если уж ночью меня окружают кошмары и вызывает таинственная сила, то днём ничто не помешает мне выспаться. И я выспалась, да ещё как чудесно! И хорошо сделала, что подкрепила свои силы, потому что я, и отдохнув, чуть себя не выдала, а если бы весь день промучилась без сна, то не сумела бы сдержаться. Я как раз сидела перед экранами и, зная, что бортинженер учится на штурмана где-то рядом, не смотрела на дверь. Мы были в рубке одни. Вдруг я почувствовала, что кто-то стоит за моей спиной, обернулась и еле удержала крик, потому что это был мистер Уэнрайт, а бортинженера поблизости нет. Меня спасло лишь то, что я обратила внимание на цвет его глаз (они были серыми), и что командир стоял, спокойно глядя на экраны. Надеюсь, что он не заметил моего смятения. А немец, как и следовало ожидать, отошёл к очередному прибору.

Обед вновь показался мне кошмаром. Не столько обед, сколько дорога из рубки в столовую и из столовой в рубку. Однако никаких агрессивных намерений командир не проявлял и даже ни о чём со мной не говорил.

Сейчас, закончив записи в дневнике, я начинаю жалеть о своей нерешительности. Что мне стоило попросить мистера Гюнтера запереть мою дверь снаружи? Была бы я сейчас спокойна, потому что чувствовала себя в безопасности. Правда, этот служака немедленно доложил бы обо всём командиру… А вдруг этот убийца, узнав про мои трудности, сумеет ими воспользоваться? Ладно, раз дело сделано, то отступать поздно. Как-нибудь переживу и эту ночь.

Вот опять кто-то подходит к моей двери. Нет, мне это не показалось.

Вновь мне придётся заполнять свой дневник всякой чушью, но я долго крепилась, противопоставляя чужой воле свою. Счастье, что у меня есть ещё одна чистая тетрадь, где я смогу продолжить свои записи, когда закончится эта. Не могу понять, сильнее звучит таинственный зов в эту ночь или слабее, но я его чувствую и едва удерживаюсь, чтобы не открыть дверь и не дойти до рокового угла, где иногда ведутся разговоры наедине, а теперь стоит смерть. "Жизнь ликует, но смерть всегда соберёт свою жатву." Так говорила Серафима Андреевна в день гибели. А ещё она сказала, что я разумна, применив при этом обращение «глупая». Наверное, и то и другое верно. Я глупа, раз умалчиваю правду о командире, но я разумна, иначе ещё вчера была бы убита. На этот раз я не стала бросать ключ под койку, а очень аккуратно засунула его в самый дальний угол, так что, доставая его, мне придётся изрядно помучиться. Может, физические упражнения, которые мне придётся проделать, чтобы достать ключ, вернут мне мою волю, если я её лишусь.

Нет, сегодня таинственный незнакомец, призывающий меня к себе, утратил свою власть, а может, я нашла способ ей противостоять, но я чувствую в себе способность бороться. Сила, призывающая меня к себе, ослабевает. Вот она и исчезла.

14 февраля

А всё-таки хорошо, что я не отдала ключ мистеру Гюнтеру. Не знаю, насколько сильна моя воля, но я очень рада, что её хватило на то, чтобы противостоять ночному зову. Страшное существо, ждущее меня за поворотом коридора, потеряло надо мной власть.

Я сейчас рассуждаю, как эгоистка, радующая, что избежала смерти. Сама-то я смерти счастливо избежала, а вот… Но я пишу документ, а не обычный дневник, поэтому обо всём буду рассказывать по порядку.