Вероника Кузнецова - Дневник штурмана

13 февраля

Мне пришлось вырвать одиннадцать листов, которые я заполнила такой чудовищной смесью из стихотворений, формул и умных высказываний, что человек, которому предсказана смерть, не может оставлять подобное в своём дневнике.

Я промучилась до половины третьего ночи, а потом перестала ощущать над собой чью-то злую волю, уронила дневник на постель и заснула. Утром выяснилось, что я куда-то так хорошо забросила ключ, что теперь не могу его найти.

— Мисс Павлова! — взволнованно закричал бортинженер, барабаня в мою дверь.

— Я здесь, — отозвалась я, кляня сторожа, бдительно охраняющего меня днём и привлекающего тем самым ко мне всеобщее внимание, вместо того, чтобы подумать, не подвергаюсь ли я опасности ночью.

— Штурман, как всегда, опаздывает? — язвительно спросил мистер Форстер и, судя по направлению шагов, отправился в рубку.

Лёжа под койкой и шаря руками за ножками, я отчётливо сознавала, что мне теперь не избежать выговора. Но уж лучше получить выговор из-за потери ключа, чем не получить его по причине смерти.

— Я сейчас выйду, мистер Гюнтер, — крикнула я. — Ключ куда-то закатился.

Разумеется, если бы я искала ключ ночью, чтобы выйти из каюты, он бы сразу же попался мне на глаза, а сейчас, когда мне, действительно, надо его отыскать, он как сквозь землю провалился. Мне понадобилось ощупать ладонями весь пол, пока я не обнаружила его на самом видном месте. Зато время поисков не прошло даром, и я придумала, как обезопасить себя от влияния таинственной силы. Надо было поступить по методу благородного Одиссея (кажется, Одиссея?) Чтобы пение сирен не причинило ему вреда, он приказал привязать себя к мачте, а гребцам — заткнуть уши паклей (или чем-то ещё). Мне надлежит сделать то же самое, то есть попросить запереть меня в каюте на ночь, а утром — отпереть. Без ключа я не сумею выйти, какую бы власть не имел надо мной неизвестный. Приходится радоваться, что мы пользуемся обычными стержневыми ключами. Если бы в двери был установлен датчик, реагирующий лишь на прикосновение владельца каюты, то меня бы ничто не спасло. Ведь датчик откроет дверь даже против моего желания, лишь бы я к нему прикоснулась.

— Нашла! — крикнула я.

Мне пришлось тщательно отряхиваться, потому что пыли на полу при излишне близком рассмотрении оказалось больше, чем я ожидала.

Немец ждал меня безропотно и терпеливо, но при моём появлении насторожился.

— Вы здоровы, мисс? — спросил он.

Я и без него знала, что очень бледна.

— Я плохо спала ночью, — объяснила я.

Когда командир обернулся при нашем появлении, мне стало нехорошо. Спокойные ясные глаза привычного серого цвета, чёткие черты лица, хранящие печать бесстрастия. Неужели этот человек крался ко мне, пригнувшись и сжимая в руке нож?

— Вам не надо сходить к доктору, мисс Павлова? — холодно спросил мистер Уэнрайт.

— Нет, сэр, не надо. Я отлично себя чувствую.

— Вы опоздали, мисс, — отметил первый штурман.

— Да, сэр. Я не могла найти ключ.

— Вы неважно выглядите, — добавил мистер Форстер.

Благодарить за комплимент мне не хотелось.

Когда нас отпустили на завтрак, я хотела остановить бортинженера на привычном месте за углом, но не решилась. Знаю, что поступила глупо, но ничего не могла с собой поделать. Сейчас, в спокойной обстановке я пытаюсь понять, как бы прошёл наш разговор, и чувствую, что желаемого результата я бы всё равно не достигла.

— У меня к вам не совсем обычная просьба, мистер Гюнтер, — сказала бы я.

— Я вас слушаю, мисс, — насторожился бы тот.

— Мистер Гюнтер, вечером я передам вам ключ от своей каюты. Когда в коридоре никого не будет, вы заприте мою дверь снаружи, а утром незаметно отоприте.

— Мисс!!!

— Я бы не обратилась к вам с этой просьбой, сэр, если бы у меня не было к тому оснований. Поверьте мне, что это очень важно. Если хотите, можете считать меня сумасшедшей, но сделайте, как я сказала.

— То есть, вам надо, чтобы вы оказались заперты в своей каюте и не смогли оттуда выйти, — сообразил бы он, а если бы сам не сообразил, то мне пришлось бы натолкнуть его на эту мысль.

— Именно.

— А почему, мисс?

Я бы поняла, что он всё равно не отстанет от меня, да ещё расскажет командиру о моей странной просьбе.

— Хорошо, сэр, я вам объясню, зачем мне это понадобилось.

Я рассказала бы ему ровно столько, сколько нужно, умолчав о способе борьбы с таинственной силой и приуменьшив её власть надо мной (я-то знаю, как бы я рассказала).

— Я не знаю, что это, может быть, гипноз, но я не хочу под его влиянием выйти из каюты и встретиться с убийцей.

— Понятно, — кивнул бы бортинженер. — Вы должны всё рассказать командиру, мисс.

— Нет, мистер Гюнтер, я не только никому об этом не расскажу, но и вас прошу молчать. Со мной и без того слишком много всего происходит.

— Да уж, — согласился бы немец, а может, и ухмыльнулся бы. — Но всё равно обо всех происшествиях мы обязаны докладывать командиру.

— Но только не об этом! Я обратилась к вам с этой просьбой как к человеку, как к… другу. Мне больше некого попросить об этой услуге. Если бы я знала, что вы сразу же побежите к командиру, я бы предпочла проверить, так ли уж сильно действует на меня этот гипноз.

По-моему, на него произвело бы впечатление, что к нему обратились как к другу, но вряд ли он умолчал бы о моей просьбе.

Нет, не могла я последовать методу Одиссея. У него были гребцы, на которых он полагался, а мне положиться было не на кого. К тому же, если рассудить, то поступок мой был бы труслив и эгоистичен, ведь я хотела лишь обезопасить себя от действия таинственной силы, не думая, что и другие могут подпасть под её власть. Не станут же все друг друга запирать. Нет, если уж я участвую в этой экспедиции, то и опасности я должна делить со всеми на равных. Но не следует ли предупредить об опасности такого рода? Но кого?

— Мистер Гюнтер, — обратилась я к немцу, — вы, и правда, думаете, что мисс Хаббард не запирала дверь на ночь? Мне кажется, что она её кому-то открыла.

— Возможно, мисс, — согласился бортинженер. — Командир не исключает действия гипноза.

Оказалось, что предупреждать об опасности ни к чему: о ней уже подумали.

Мистер Георгадзе и мисс Фелисити вели себя так же, как вчера: были подчёркнуто любезны с мистером Гюнтером и чрезмерно сухи со мной. Кстати, вчера за обедом они перенесли свою любезность на командира, правда, с гораздо меньшим результатом, потому что у мистера Уэнрайта не было такого потрясающего аппетита, как у бортинженера, и на вопиющую разницу в обхождении он совершенно не реагировал, не то что немец, который продолжал наслаждаться моими гонениями.