Елена Прокофьева - Вампиры замка Карди

- Ты наш? Советский? - девочка смотрела на него, улыбалась жалобно и счастливо, и слезы все еще текли из ее глаз.

- Ну да... А ты... Тоже?

Ну вот, теперь он не только хлопает глазами и мямлит, но еще и глупые вопросы задает!

- Да... Да... - закивала девочка, - Меня Таня зовут. А тебя?

- Дима...

- Ты откуда?

- Из Гомеля.

- А я из Смоленска! Ой, как же здорово! Я уже сто лет не с кем не говорила! Ничего не понимаю, что происходит! А ты понимаешь? Зачем нас сюда привезли? Говорили - на работу. А где здесь работать? Я ничего не понимаю! Уже два дня сижу здесь и сижу, ничего не делаю, скучно и страшно! Сыро здесь ужасно, особенно по ночам, и мокрицы какие-то бегают, прямо по постели! Бр-р! Ты боишься мокриц? Я просто терпеть их не могу!

Она говорила... говорила... а Димка смотрел на нее и кивал.

- Но по крайней мере здесь позволили вымыться! И мыло дали, и мочалку, и постирать позволили!

Она вдруг замолчала, может быть заметила, что у собеседника какое-то странное выражение лица, потом тихо спросила:

- А ты языки знаешь? Может спросишь у него? Он мне ничего не отвечает.

- Кто? - хотел удивиться Димка, но проследив за Таниным взглядом, увидел сам.

На дальней кровати у самого окна, свернувшись калачиком под одеялом кто-то лежал.

- Когда меня привели, он здесь уже был... Он не всегда так лежит встает, ходит, ест, делает все, что ему велят, но ничего не говорит! Мне так его жалко, Дим!.. И мне страшно... У него такое... лицо!

У него было нормальное лицо! Нет, не нормальное - привычное. Отрешенное, застывшее, с пустыми глазами, на дне которых только туман... туман... Димка заговорил по-польски и на сей раз сразу угадал.

- Здравствуй, - сказал он, стараясь отчетливо произносить каждое слово, - Меня зовут Дима, она - Таня. Тебя как зовут?

- Януш... - прошептал мальчик одними губами.

При этом смотрел он по прежнему куда-то мимо.

Таня подошла, присела на корточки, заглянула в бледное застывшее лицо.

- Что он сказал тебе?

- Его зовут Януш.

- Януш... Поляк?

Димка пожал плечами.

- Он потом все расскажет, Тань... Может быть. Ты не трогай его сейчас, ладно?

Девочка кивнула. Она сидела сгорбившись, засунув ладошки между коленями и крепко-крепко сжав их. Волосы закрыли ее лицо, и Димка откинул темную легкую прядку, заставив себя улыбнуться, заглянул в побледневшее лицо, с закушенной добела губой, с глазами полными слез.

- Да чего ты, Танька? Чего плакать-то? Не бьют, кормят... Кормят?

Таня кивнула.

- Постель смотри какая! С подушкой, с одеялом! Почти как дома. Спать можно сколько хочешь... Чего ты плачешь-то?

Девочка засмеялась сквозь слезы.

- Глупый ты! Ну ведь зачем-то нас сюда привезли! Я боюсь, просто боюсь! Неужели тебе не страшно?

- Не страшно, - соврал Димка, - Чего бояться заранее?

Он поднялся, подошел к ближайшей к окну кровати, подергал за ножку, та даже не шелохнулась, потом забрался на верхнюю койку, свесился с нее, держась одной рукой за железную перекладину и сумел заглянуть в маленькое, закрытое толстыми прутьями окошко.

Он увидел заскорузлый ствол дерева, пучок травы - больше ничего.

- Что там? - с интересом спросила Таня.

Димка покачал головой. Действительно ничего, совсем ничего... Все обыденно, просто, незначительно, и все-таки - что-то не так, какая-то мелочь...

Мальчик сел на кровати, свесив ноги и засунув ладони между коленями, как только что Таня.

Что же показалось ему странным?

Решетка на окне. Такая же новенькая, как во всех окнах замка - она слишком белая и блестящая, железо не выглядит так!

Но что это, если не железо?

С риском свалиться и сломать себе шею, Димка добрался до решетки кончиками пальцев, поскреб ногтем и решетка в том месте засияла просто снежной белизной.

Вот это да! Что же это за металл использовали немцы?!

И главное - зачем?!

Вечером Димку отвели в душ, выдали мыло и полотенце, потом - чистое белье и рубашку.

На ужин дали миску перловки с мясом. И компот!

Сытый, чистый, лежа в мягкой, удобной постели Димка однако долго не мог уснуть, слишком хорошо ему наверное было... непривычно. Он выбрал себе ту самую кровать с которой можно было дотянуться до окошка. Пусть там вечный сквозняк и сыростью веет, зато видно ствол дерева и пучок травы, зато слышно каждый шорох.

"Двенадцать кроватей, - думал Димка, задумчиво глядя на черный прямоугольник густой, вкусно пахнущей свежестью темноты, - Значит привезут еще девятерых. Только детей или взрослых тоже? И НАЧНУТ ли они до того, как все места будут заняты?.."

Начнут... Димка не знал, что задумали немцы, но никаких иллюзий, конечно, не питал. Гигиена, хорошее питание, забота о здоровье - все это не из человеколюбия, все это имеет конкретную четкую цель.

Он уже начал засыпать, когда вдруг проснулся от тихого плача, хотел было слезть, подойти, сказать что-нибудь утешительное мальчишке, но тут услышал шепот Тани.

Девочка стояла на коленях перед кроватью Януша, говорила что-то протяжное, нежное, а Януш, обнимал ее крепко за шею и уже только всхлипывал, все реже и реже.

Димка так и заснул под этот шепот, под это всхлипывание и проснулся, когда уж совсем рассвело от грохота захлопывающейся двери и от громкого, как трубный глас, отчаянного рева.

Их было двое.

Мальчик и девочка.

Ревела девочка, ей было всего-то лет семь или восемь, растрепанная, чумазенькая, в порвавшейся юбочке и спущенных гольфах, однако пухленькая и крепенькая на вид.

Мальчик был чуть постарше. И он не плакал. Настороженно и недоверчиво смотрел то на Таню, то на свесившегося с "верхней полки" Димку, потом, покосился на свою спутницу, поморщился и сказал:

- Поговорите с ней кто-нибудь, а? Я пытался, а она ничего не понимает. Все время ревет.

Говорил мальчик по-польски.

А девчушка, как позже выяснилось, то ли на французском, то ли на голландском... С ней так никто и не смог поговорить, но она все равно успокоилась, когда Таня взяла ее - едва подняла - на руки и покачала немножко, как маленькую, когда погладила по головке и сказала что непонятное для нее, но нежное и доброе. Она больше не ревела и вообще оказалась послушной и сообразительной, и очень хорошенькой, когда Таня отмыла ее и одела в чистое.

Малышка не отходила теперь от Тани ни на шаг, даже спать легла с ней вечером в одну кровать, с большим трудом удалось выяснить, что зовут ее Мари-Луиз - больше ничего.

А мальчика звали Тадеуш, был он родом из Кракова. Немцы везли его вместе с родителями - как он выразился - "в тюрьму", маму с папой повезли во "взрослую тюрьму", а его - сюда. Тадеуш был совершенно спокоен, ничего не боялся и не плакал даже по ночам.

- Мама сказала, - говорил он, - что придется несколько месяцев пожить без нее, зато потом мы все вернемся домой. Ведь война скоро кончится, и немцев выгонят.