Харлан Эллисон - Миры Харлана Эллисона. Т. 2. На пути к забвению

Артур просидел словно на иголках, то и дело поглядывая в окно, не разливается ли по небу кровавый багрянец. Но все было по-прежнему.

Вскоре после перерыва на кофе его сильно замутило, он вышел в туалет, заперся в кабинке, уселся на крышку унитаза, прижал ладони к лицу. И увидел обрывок будущего.

Сначала замелькали смутные картины катастрофы, затем — как будто кинопленку прокручивали с конца — он увидел себя, входящего в бар. Снаружи кривлялись неоновые слова, вновь и вновь отражаясь в темном стекле небольшого окна: «НОЧНАЯ СОВА».

Он видел себя в синем костюме. Он знал, что деньги лежат в кармане.

В баре была женщина.

В сумраке ее волосы отливали золотом. Изящно скрестив ноги, она сидела на высоком табурете перед стойкой; из-под юбки выглядывала кружевная оторочка комбинации. Лицо было несколько неестественно приподнято навстречу лучам лампы, спрятанной над зеркалом бара. Он различил темные глаза и толстый слой косметики, которая, впрочем, не сглаживала резких черт лица. На лице застыло напряженное, угрюмое выражение, но полные губы не были поджаты. Она смотрела в пустоту.

Видение исчезло так же внезапно, как и пришло. В горло хлынула кислая мерзость.

Артур вскочил и откинул крышку унитаза. Вырвало здорово, но он сумел не испачкаться. Затем он вернулся в кабинет, распахнул телефонный справочник на желтых страницах, пролистал их до «Баров» и вел по столбцу ногтем, пока не нашел «Ночную сову» — угол Моррисон-стрит и Пятьдесят восьмой.

После работы Артур сходил домой, чтобы привести себя в порядок… и надеть синий костюм.

Женщина была в баре. Длинные ноги изящно скрещены, виден краешек комбинации, голова странным образом задрана вверх. Волосы и глаза — в точности те же самые.

Со стороны могло показаться, будто он играет отрепетированную роль. Он подошел к ней, залез на свободный табурет и спросил:

— Мисс, надеюсь, вы не будете против, если я вас чем-нибудь угощу?

Она едва заметно кивнула и тихонько хмыкнула — не то согласилась, не то лишь дала понять, что заметила его присутствие. Артур жестом подозвал черноволосого бармена и сказал:.

— Мне, пожалуйста, бокал имбирного пива. А молодой леди — что она захочет.

Женщина изогнула бровь и процедила:

— Бурбон с водой, Нед.

Бармен отошел. Пока он не вернулся с напитками, Артур и женщина сидели молча. Артур расплатился.

— Спасибо, — буркнула женщина.

Артур кивнул и принялся вертеть стакан, размазывая по поверхности стойки круглый влажный отпечаток.

— Люблю имбирное пиво. По-моему, если пить только его, то к спиртному не привыкнешь. А вы как думаете?

Женщина наконец посмотрела в его сторону. Она и впрямь недурно выглядела, и морщин на шее, возле рта и глаз было не так уж много.

— А мне что за дело, любишь ты имбирное пиво или нет? Люби хоть козье молоко, какая мне разница?

Она отвернулась.

— Простите, я… не хотел вас обидеть, — сбивчиво произнес Артур. — Я лишь…

— Ладно, проехали.

— Но я…

Она резко повернулась и ошпарила его взглядом:

— Слушай, малыш, ты что, крутым себя возомнил? Думаешь, халяву нашел? Отвали! Поздно уже, я устала.

Артур чуть не заплакал. Он никак не ожидал такого сурового отпора.

— Я… Я… — В горле застрял кашель. — Я… это…

— О Господи! Опять придурок! Ну откуда они сыплются на мою голову!

Она залпом выпила остатки бурбона и соскользнула с табурета. Подол юбки задрался и сразу обвис. Женщина пошла к выходу.

Артур почувствовал, как в нем поднимается ужас. Последний шанс! И такая катастрофа!.. Он развернулся вместе с табуретом и крикнул ей вслед:

— Мисс!

Она остановилась.

— Ну?

— Я бы хотел… гм-м, это… Мисс, позвольте с вами поговорить.

Казалось, женщина уловила его смущение, — глаза понимающе сузились. Она подошла к стойке и остановилась совсем рядом с ним.

— Вы… это… гм-м… вы сейчас не заняты?

Проницательный взгляд сменился оценивающим.

— Пятнадцать монет, малыш. Наскребешь?

Артур окаменел. Он хотел ответить, но язык прилип к нёбу. И тут рука словно поняла, что пора выручать хозяина, — она нырнула в карман и вернулась с четырьмя тысячами долларов. С восемью новенькими, похрустывающими купюрами по пять сотен. Повертела их перед носом женщины и спрятала в карман. Рука была торговцем, а сам Артур — лишь наблюдателем.

— Ого! — прошептала женщина, и глаза ее загорелись. — А ты, малыш, не так уж плох. Крыша есть?

Они пришли в большой тихий дом, и Артур разделся в ванной, потому что это у него было в первый раз, и на сердце гранитным обелиском давил страх.

Когда все закончилось и Артур лежал на кровати, теплый и счастливый, женщина встала и подошла к его пиджаку. Артур глядел на нее, переживая странное чувство. Впрочем, не такое уж странное — нечто отдаленно похожее он испытывал к матери. Что-то вроде любви.

Артур Фулбрайт смотрел, как она выуживает из кармана деньги.

— Ух!.. — прошептала женщина, благоговейно разглядывая купюры.

— Забирай, — ласково разрешил он.

— Что? Сколько?

— Все. Теперь они ничего не стоят. — И добавил таким тоном, будто лучшего комплимента придумать было невозможно: — Ты хорошая женщина.

Она крепко сжимала деньги. Четыре тысячи долларов. Глупый ублюдок! Тоже ведь, бабу ему приспичило, а сам-то, Господи… Рожа-то как сияет! Будто целый мир купил.

Женщина хихикнула. Она стояла у окна, и розоватый полуночный свет лился на обнаженное влажное тело. Она знала, чего стоят деньги. Она сжимала их до боли в пальцах.

Розоватое сияние сменилось густо-розовым. Густо-розовое — красным. Красное — кровавым багрянцем.

Артур Фулбрайт лежал на кровати, и в душе его разливался океан покоя. Женщина смотрела на деньги и знала, чего они стоят.

Деньги превратились в пепел за долю секунды до того, как та же участь постигла руку. У Артура Фулбрайта медленно закрылись глаза.

А тем временем за стенами дома мир раскалился докрасна. И на этом все кончилось.

ВАЛЕРИ: БЫЛЬ

В этой истории я выгляжу форменным кретином, поэтому она обязательно вам понравится. Кто же не охоч до рассказок, где непобедимых героев, корифеев науки и прочих баловней судьбы поделом сажают в лужу?

А началось все году примерно в 1968-м. Был у меня знакомый бродяга, фотограф по имени Фил. Я бы не рискнул причислить его к самым кошмарным человеческим существам на свете (Фил весьма смахивал на так называемую садовую разновидность плюща), но каким-то образом он все-таки заполз (думаю, это самое подходящее слово) в мою резиденцию и время от времени использовал ее как фон при съемке юных дам в наряде Евы. Фил имел привычку являться посреди моего рабочего дня, весь увешанный лампами-вспышками, юпитерами, фотоаппаратами и в компании какой-нибудь симпатюли, которую тут же волок в одну из ванных комнат и там правдами и неправдами добивался, чтобы она разделась.