Ружье на динозавра - Лайон Спрэг Де Камп

необходимо, если вы хотите подняться на вершину подобных бюрократических организаций. Я терпеть не могу иметь дело с людьми как с личностями. Я бы, вероятно, смог это делать – я приучил себя делать множество вещей, – но какой смысл? У меня нет желания власти над соратниками. Я зарабатываю достаточно для комфортного житья, особенно после того, как жена меня оставила…

Ах да, моя жена. Я получил докторскую степень раньше, чем сходил на первое свидание. Следующие десять лет я встречался с девушками, но довольно формально, с моей обычной сдержанностью. Я даже не пытался поцеловать их, не говоря уже о том, чтобы возлечь с ними. Почему? Не по религиозным соображениям. Для меня религия – это просто нечто вроде инфантильного суеверия, характерного для племени безволосых обезьян. Однако я знал, что в своих попытках буду неуклюж и, вероятно, отвергнут и осмеян. Самым сильным побудительным мотивом моей жизни всегда было оказываться в таких положениях и формировать мою личность таким образом, чтобы надо мной нельзя было посмеяться.

Например, почему я оставил Беркли и отправился в Колумбийский университет. У меня было хобби записывать стенографией разговоры людей, когда они не замечали. Я собирал эти разговоры для статистического анализа речи: частота звуков, слов, комбинаций слов, частей речи, тем разговора и так далее. Это было чисто интеллектуальным увлечением без целей, сулящих доход, хотя я мог записать свои результаты для одного из научных периодических изданий. Однажды моя секретарша заметила, что я это делаю, и спросила меня – зачем? По минутной неосмотрительности я объяснил ей. Она тупо на меня посмотрела, после чего залилась смехом и сказала:

– Боже мой, доктор Ормонт, вы и вправду псих!

Она так и не узнала, насколько она была близка к тому, чтобы мой чернильный прибор раскроил ее череп. Несколько секунд я просто сидел, сжав губы, схватив в руки блокнот и карандаш. Потом я спокойно отложил бумагу и вернулся к моей физике. Я так и не возобновил мое статистическое исследование, и я ненавидел эту секретаршу. Особенно я ее ненавидел потому, что у меня самого были сомнения относительно моего душевного здоровья, поэтому я не мог вынести, чтобы кто-то называл меня психом даже в шутку. Я замкнулся в своей оболочке еще крепче, чем раньше.

Продолжать работать рядом с этой секретаршей я не мог. Я бы мог подставить ее с помощью подстроенной оплошности или просто сказать большому начальнику, что она мне не нравится и я хочу получить другую. Но я отказался сделать это. Я был объективным безличным человеком. Я бы никогда не позволил эмоции заставить меня поступить несправедливо, и даже просьба о ее переводе оставила бы небольшую черную метку в ее карьере. Единственное, что можно было сделать, – это уехать самому. Поэтому я написал в Колумбийский университет…

Там я нашел превосходную работу с превосходной секретаршей, Джорджией Эренфельс, настолько прекрасной, что в 1958 году мы поженились. Мне было уже за сорок. Она была на двенадцать лет моложе и однажды уже выходила замуж, но развелась. Бог знает, что она во мне нашла.

Я думаю, что ей потребовалось около шести месяцев, чтобы понять, что она сделала еще бóльшую ошибку, чем в первый раз. Я этого так и не осознал. Мой разум был полностью занят физикой, а жена была приятным удобством, но не тем человеком, ради которого я бы приоткрыл свою раковину. Позже, когда дела пошли хуже, я хотел открыться, но оказалось, что петли заклинило.

Моя жена пыталась меня переделать, но это не так просто с мужчиной среднего возраста даже при самых благоприятных условиях. Она приставала ко мне, чтобы мы купили дом в пригороде, пока я не уступил. У меня никогда не было своего дома, и я оказался неумелым домовладельцем. Я ненавидел мелкий ремонт, уход за садом и другие мелочи загородной жизни. Джорджия выполняла большую часть работы. Это привело к тому, что в тот единственный раз, когда она забеременела, случился выкидыш. Мне было очень жаль, но что я мог сделать? Несколько месяцев спустя я вернулся домой с работы и обнаружил, что ее нет, осталась записка:

«Дорогой Уэйд:

Ничего не выходит. Это не твоя вина. Ты такой, какой есть, что мне следовало понимать с самого начала. Возможно, это глупо с моей стороны – не ценить твои многие добродетели и добиваться того человеческого тепла, которым ты не обладаешь…»

* * *

Что ж, она получила развод, которого хотела, и вышла за другого ученого. Я не знаю, как они поладили, но последнее, что я слышал, – они до сих пор женаты. Психологи говорят, что люди склонны повторять свои брачные ошибки вместо того, чтобы учиться на них. Я решил не повторять свои самым простым способом – больше не иметь дела с женщинами. До сих пор я держусь этого правила.

Этот разрыв беспокоил меня некоторое время, дольше, чем Железный Человек Ормонт готов был признать. Я много пил, чего раньше никогда не делал. Я начал ошибаться на работе. Наконец я пошел к психиатру. Их услуги можно считать на одну треть шарлатанством, а на другую треть – недоказуемыми спекуляциями, но к кому еще было идти?

Психиатр оказался приятным маленьким мужчиной, крепким и коренастым, со сдержанными манерами – скорее негативная бесцветная личность. Я был удивлен, поскольку ожидал кого-то с бородкой клинышком, жестикуляцией вéнца и агрессивной болтливостью. Вместо этого он спокойно вытащил меня. Через несколько месяцев он сказал:

– Вы никакой не психопат, Уэйд. У вас то, что мы называем шизоидной личностью. У таких, как вы, всегда проблемы с личными отношениями. Вы нашли решение, приняв позу добродушного безразличия. Дело в том, что вы практиковали позу так долго, что она стала реальным доктором Ормонтом, а это вызвало свои трудности. Вы так усердно и так долго упражнялись в подавлении ваших эмоций, что теперь не можете выпустить их наружу, даже когда захотите…

Далее последовало много чего, что я и сам уже о себе понял. С этой частью все было хорошо; никаких разногласий. Но что с этим делать? Я узнал, что шансы добиться улучшения с помощью психоанализа или похожих процедур быстро снижаются после достижения тридцати лет, а после сорока настолько малы, что не стоит и пробовать. После года потраченного времени психиатра и моих денег мы сдались.

Все это время у меня был мой дом. Я вообще-то осознанно настроил себя жить в доме и накопил такую массу научных книг, журналов, брошюр и других