Михаил Ахманов - Зов из бездны

Пал я на колени перед Закар-Баалом, склонился к его ногам и молвил:

– Прости, господин, меня, неразумного… прости за это тирское судно и серебро Баал-Хаммона… Плохой совет дал мне князь Бедер! В его гавани похитили дары, что я вез тебе, а он вора не нашел — может, и не искал… Зато посоветовал взять добро на тирском корабле… Сделал я так, и вот разбойником ославлен!

– Что? Что ты там бормочешь? — Закар-Баал вдруг побагровел и вцепился мне в плечо. — Что об этом Бедере, филистимском псе?.. Повтори!

Я повторил, хоть боялся, что князь впадет в ярость. Но он лишь стиснул кулаки и обозвал правителя Дора змеей, а меня — глупцом, ибо глуп внимающий словам гадюки. А потом добавил, что если спорит Библ с Тиром или Сидон с Арадом, это удача для филистимцев; вмешаются в спор, помогут тем или другим и обдерут обоих спорщиков. Радость для волка, когда козлы бодаются!

Вернулся Тотнахт с папирусами, развернул их и начал читать. И в тех записях нашлось товаров и всяких сокровищ на тысячу дебенов серебра, посланных владыками Та-Кем в Библ. Князь слушал Тотнахта, довольно кивал, а когда был развернут и прочитан последний папирус, промолвил Закар-Баал:

– Видишь, сколько богатств получили отцы мои? Если бы Египет владел моей страной, не слали бы фараоны в Библ серебро и золото, а слали бы повеление: сделай то-то и то-то! Но я не слуга твоему царю и не слуга тем, кто тебя послал, я господин в уделе своем. Здесь мой град, и море мое, и горы тоже мои! Повернусь я к горам, возвышу голос, и расколется небо, и деревья склонятся до земли! Прикажу, лягут кедровые бревна на морском берегу, а не будет у меня желания, и бревен тоже не будет. Я здесь владыка, а потому плати!

Если думать так, как думают торговцы, прав был Закар-Баал. Но низок их обычай; ничего не даст торговец от души, за все спросит плату, и если пожертвует храму, ждет затем от бога прибыли и возмещения. Правитель и властелин должен рассуждать по-другому, ибо в народе своем он — первый после божества, и если смотрит Амон на его страну, то видит сначала ее правителя, а уж потом остальных, кем бы они ни были, купцами или жрецами, крестьянами или воинами. Поистине владыка ходит под богом! Так что обязан он думать о том, чтобы бог явил ему милость, а через него — и всей стране.

Такие мысли пришли ко мне вчера, когда я молился перед изваянием Амона. И потому знал я, как ответить и что сказать.

– Говоришь, здесь твой город, и море твое, и горы? — промолвил я. — Ошибаешься, князь! Все моря и земли, все горы и деревья в них принадлежат Амону, царю богов! И по воле его отправился я в это плавание и прибыл сюда со святыней, что дана мне Херихором, мудрым жрецом. А что сделал ты? Не пустил ты бога в город, оскорбил его, заставил ждать как нищего в шатре на берегу! И теперь не со мной ты торгуешься, а со всемогущим богом, торгуешься из-за деревьев в горах, что принадлежат Амону. Ты говоришь, что фараоны слали в Библ серебро и золото… Слали, ибо не могли послать здоровье и жизнь твоим предкам, а этими дарами владеет лишь Амон! Отцы твои почитали Амона, были его слугами, и ты тоже его слуга. И если исполнишь ты его волю, будешь ты жив и здоров, будешь процветать на благо страны и своих людей. А не исполнишь, пеняй на себя!

Так сказал я Закар-Баалу и увидел, что он призадумался. Поникла на грудь голова князя, и просидел он так какое-то время в смущении, а потом сказал:

– Велено мной, чтобы ты принес святыню в город и во дворец. Но где же бог? Принеси Амона сюда, и я окажу ему почести.

– Не желает Амон входить в твой город и дворец, — ответил я. — Не желает, пока не решится дело между нами, пока не лягут бревна на морской песок. Сердится Амон, ибо ты нанес ему обиду! Чтобы загладить ее, повернись, владыка, лицом к горам и пошли людей, чтобы рубили деревья. Отплатит бог тебе за эти труды! И мой господин тоже отплатит, не сомневайся!

Снова задумался Закар-Баал, потом встал, подошел к окну и бросил взгляд на море и гавань, полную кораблей. Не шатер ли он там высматривает, не обитель ли бога, пришедшего из Фив?.. — подумалось мне. Если так, пусть вразумит его Амон, ибо велика власть бога! Силен бог над сильными, над спесивыми строптивцами, что мнят себя львами, конями и соколами. Но, как говорится, и львов укрощают, и лошадей объезжают, и соколу связывают крылья!

Должно быть, снизошел бог к Закар-Баалу. Повернулся князь ко мне, и не было в его глазах ни гнева, ни гордыни.

– Велик Амон! — пробормотал правитель Библа хриплым голосом. — Велик он, создатель всех морей и земель! Но земля, откуда ты прибыл, создана им первой. Из Египта пришли к нам ремесла и искусства, пришел обычай чтить богов, пришла сила мудрости… Согласен я с этим, и лишь одно меня удивляет: как могли великие Египта послать тебя в столь неразумное плавание? Ты не торговец, не опытный в странствиях мореход, не привычный к опасностям воин, а тебя послали!.. Нет у тебя серебра, нет драгоценных товаров, нет кораблей, чтоб нагрузить их бревнами, и нет тех, кто слушал бы твой зов и выполнял приказы! Ничего нет!

– Со мною бог, — отозвался я. — Повелит он, и все будет, и серебро, и товары, и корабли.

– Что же для этого надо сделать? — спросил Закар-Баал. — Что сделать, чтобы бог явил свое могущество? Без этого твои слова — пустые песни!

И сказал я то в ответ, о чем думалось мне ночью, сказал Закар-Баалу:

– В гавани твоей, владыка, корабль Мангабата, и скоро он поплывет в Танис. Отправь гонца к Несубанебджеду и супруге его Танутамон, гонца с письмом, которое я напишу. Пусть пришлют они все нужное тебе, а когда вернусь я в Фивы, возместит им долг мой господин Херихор. Об этом и будет мое письмо, и уверен я, что не откажет правитель Таниса. Ведь Амон и его бог!

Хоть клялся Мангабат, что дошли мои слова до танисского князя, а все же были в том сомнения. Опять же могли и не поверить кормчему, а как не верить посланцу Закар-Баала и моему письму?.. Сказал Мангабат, скажет гонец и скажет мое письмо. А что сказано трижды, то правда.

Слова мои пришлись по сердцу князю. Снова призвал он Тотнахта, велел нести папирус и краску для письма и, встав за моей спиной, смотрел, как я рисую знаки. А после была мне оказана милость — одарили меня, по велению князя, хлебом и бурдюком вина. С тем и вернулся я к своему шатру, к своему рабу и своему богу.

Ночью, во сне, я опять побывал у Закар-Баала. Но не он мне приснился, а та певица, что была похожа на Нефруру. Звенел ее голос в моих ушах, и не слышал я в эту ночь, как храпит Брюхо и плещут о берег морские волны.

ЗОЛОТОЙ СОСУД С ИБИСАМИ

Но недолго пробыл я в своем шатре. Утром явился ко мне Бен-Кадех и с ним вельможа из близких князю по имени Пенамун. Имя было египетским, но лишь по речи смог я опознать в нем соплеменника — длинные волосы, колпак и завитая борода делали его подобным уроженцу Джахи. Держался он надменно и глядел на меня, как смотрит цапля на лягушку. Похоже, был он из тех египтян, служивших Закар-Баалу, что хотели забыть о своем отечестве и сделаться псами среди псов, коршунами среди коршунов. Словом, был он больше житель Библа, чем другие жители, родившиеся здесь.