Александр Казанцев - Льды возвращаются

— Вы могли узнать это еще в Африке, милая Лиз.

Лиз протянула руку и коснулась руки Бурова.

— Спасибо, дорогой, что вы так назвали меня. Я не хотела этого знать там… А теперь я хочу ее видеть, — и она, откинувшись в кресле, затянулась сигаретой.

— И не остановились перед затратой миллионов долларов вашего фонда? — усмехнулся Буров.

Лиз стала серьезной, положила сигарету в пепельницу. Она отрицательно покачала головой:

— Не думайте обо мне хуже, чем нужно. Мы с вами вместе вытаскивали из-под обломков умирающих. Я готова отдать все миллионы, какие только есть на свете, чтобы этого не было.

— Все-таки вы молодец, Лиз!

— Правда, Сербург?

Буров взглянул на приоткрывшуюся дверь:

— Ну вот и моя помощница, которую вы хотели видеть, мисс Морган, — облегченно сказал он.

Дверь открылась.

Лиз смотрела на женщину, вошедшую в кабинет академика, и не могла видеть изменившегося лица Бурова.

— Хэлло! — весело оказала вошедшая и бойко, почти правильно заговорила по-английски. — Я очень рада видеть вас, мисс Морган.

— О-о! Вы действительно хороши, как это и следовало ожидать от женщины, которой будут поклоняться все избавленные от мирового несчастья. Скульпторы станут высекать ваши статуи, — сказала американка, светски улыбаясь и протягивая руку.

— Благодарю вас, мисс Морган. Я никогда не мечтала стать натурщицей.

— О-о! Прелестная леди! В женщине всегда живет натурщица, которая позирует во имя красоты, пленяющей мир. Говорят, великий скульптор за деньги делает изваяние моего жениха. Мне смешно. А что бы вы подумали о своем женихе?

— Я думаю, что он уже превратился в каменное изваяние.

— Посмотрите на него сами, мисс Морган, и вы в этом убедитесь.

Обе женщины обернулись к Бурову.

Он стоял, действительно окаменев от изумления, возмущения или растерянности, он смотрел на «свою помощницу» и не верил глазам.

Нет! Перед ним, конечно, была не Елена Кирилловна! Но это была и не Люда, не та Люда, какую он знал, которую никогда не замечал.

Природа знает величайшее чудо: неуклюжая, прожорливая гусеница вдруг преображается, расправляет отросшие крылья и, блистательная в своей неожиданной красе, летит над землей, по которой лишь ползала, взмывает выше деревьев, у корней которых ютилась, летит на аромат прекрасных цветовое которыми соперничает ныне в яркости…

Перед Буровым, смело и остро беседуя с американкой, стояла стройная девушка в модном платье, с искусной прической, с огромными миндалевидными глазами, удачно оттененными карандашом. И сколько непринужденной грации было в ее позе, когда она присела на ручку кресла, сколько уверенности во взгляде!.

Буров поражался всему: и насмешливым ноткам в грудном женском, откуда-то взявшемся голосе, и смелому вырезу платья, и великолепному рисунку ноги в изящной туфелько с высоким каблуком, и полуоткрытому в загадочной улыбке рту с полными, жизнелюбивыми губами.

— Простите, — наконец опомнился Буров и подчеркнуто сказал:

— Мы еще не виделись с вами.

Они действительно «никогда не виделись»!

И, подойдя к Люде, — да, это была Люда… или, вернее сказать, это была та удивительная женщина, которая еще в свою пору куколки или гусеницы была Людой, — он взял ее руку, чтобы церемонно пожать, но она поднесла ее к его губам, и он непроизвольно поцеловал тонкие пальцы.

Американка наблюдала, какой нежный взгляд подарила Бурову его помощница.

Она резко встала, прощаясь…

— Вы извините меня за этот маскарад, Сергей Андреевич, — насмешливо сказала Людмила Веселова-Росова, когда, проводив иностранную гостью, они остались вдвоем. — Меня попросила об этом ваша Елена Кирилловна.

И, новая, гордая, знающая себе цену, она ушла.

Буров крякнул и потер себе лоб.

Глава третья

АНТИЯДЕРНЫЙ ВЗРЫВ

Хорошенькая стюардесса в кокетливо заломленной пилотке попросила пассажиров застегнуть привязные ремни и раздала конфетки.

— Нью-Йорк! — мило улыбнулась она.

Самолет кренился, ложась перед посадкой на крыло.

Мне не терпелось. Я спешил. Я знал, что даже в нашем тресте «Ньюс энд ньюс» этой весной начались серьезные затруднения с распространением газет. Мой дневник мог, если его печатать фельетонами, оказаться спасительной гирей, которая перевесит чашу деловых весов. В нем есть все, как хотел того босс: и ужас, и интимность, и правда, какой я ее видел почти год назад, и даже в самом пекле… Бесценные странички лежали в несгораемом портфеле, который словно был набит долларами. Он будет для меня защитным костюмом против всего, что началось сейчас в Америке!

Я выскочил из самолета первым, сбежал по ступенькам приставленной к фюзеляжу лестницы и протянул паспорт полицейскому чиновнику.

Нас почему-то встречала толпа людей. Они бросились ко мне, наперебой крича:

— Великолепное авто, сэр! Совсем новенькое!..

— Шевроле, сэр! Последней марки. Уже обкатано!

— К черту, к дьяволу всех! Нет лучшей машины, чем кадиллак! Не упустите, парень! По цене велосипеда… Комфорт, изящество, скорость! Скорее! Скорее, мой мальчик!

Мне не давали сделать и шага.

Полицейский чиновник, возвращая мне паспорт, усмехнулся.

Действуя локтями, я пробивался через толпу комиссионеров и коммивояжеров, которые предлагали мне коттеджи, яхты, обстановку для новобрачных, полный мужской гардероб и, конечно, автомобили, великолепные американские автомобили!. Я приятно ощущал портфель под мышкой, сознавая, что скоро смогу купить все это, не размышляя. Мы будем жить с Эллен в сказочной Калифорнии на берегу ласкового океана. У нас будут безмолвные слуги. Мы будем охотиться и скакать на взмыленных лошадях, собирать цветы и купаться в лесном бассейне. Я куплю ей самый звучный рояль и научусь понимать ее любимые пьесы Листа и Бетховена…

Я проходил через удивительно пустынный, словно вымерший аэровокзал. Сумасшедшие комиссионеры атаковали отставших от меня пассажиров.

Какой-то хорошо одетый джентльмен распахнул передо мной двери, просительно протягивая руку.

Со всех сторон на меня ринулись парни в форменных фуражках. Я видел разъяренные лица, расширенные глаза, открытые рты. Они отталкивали друг друга, наперебой предлагая мне свои такси. Я улыбнулся, не зная кого выбрать. Едва я сделал шаг к одному из шоферов, как остальные накинулись на него и сбили с ног. Я отступил и оказался под защитой огромного детины, вставшего в оборонительную позу. Он пятился к своей машине, делая знак следовать за ним. Мне это не удалось. Я едва вырвался из свалки, поплатившись пуговицами пиджака.