Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

постарался смягчить начальственную жесткость голоса.

— Ну, тогда понятно, — кивнул Баринов. — Я уж, не ровен час, подумал, а не случилось ли чего с Николаем Осиповичем.

— С ним, слава богу, все в относительном порядке. — Захаров перевел взгляд на стоящего Арзыбова. — Роман Глебович, пригласите Долгополова. А мы пока здесь с Павлом Филипповичем предварительно потолкуем.

Арзыбов коротко кивнул, разве что каблуками не прищелкнул, почти по-строевому сделал «кругом» и вышел.

Даже не дождавшись, пока за ним закроется дверь, Захаров повернулся к Баринову.

— Так я вас слушаю, Павел Филиппович.

— Не понял. Что вы хотите услышать?

— Как обстоят дела в вашем институте.

Баринов хмыкнул, откинулся на стуле и с веселым удивлением посмотрел на собеседника.

— И опять не понял. Ваши полномочия?

Захаров сцепил пальцы рук замком, положил перед собой.

— Слов Арзыбова вам мало?

Баринов постарался улыбнуться как можно наивнее и приятнее.

— В важных делах принято обходиться без посредников, Юрий Егорович. Я вас не знаю.

Визави понимающе кивнул и тоже приятно улыбнулся.

— Зато я вас знаю прекрасно, Павел Филиппович. Еще с середины шестидесятых... Помнится, вы очень красиво изложили «легенду» об инциденте с Шишковым на Ваганьковском кладбище. Оч-чень, оч-чень изящно, и исключительно правдоподобно. Я тогда истинно наслаждался, читаючи.

Баринов заинтересованно посмотрел на собеседника, даже склонил голову набок.

— Так вот из какого места те ноги росли! Не стану кривить душой, что рад знакомству, но — любопытно, любопытно...

— У вас таки прямо склонность к эпистолярному жанру, Павел Филиппович. С таким же интересом я читал и вашу недавнюю докладную записку в Совмин.

— Служебную, Юрий Егорович. Служебную записку.

— Не будем спорить о терминах, — отмахнулся Захаров. — Что вы ей хотели сказать?

— Только то, что сказал, ничего более: по моему разумению я не соответствую занимаемой должности. Свои соображения достаточно подробно я аргументировал и внес предложение — восстановить status quo в полном объеме.

— То есть вы желаете вернуться к себе в Киргизию и таким образом вычеркнуть из жизни последние полгода с небольшим.

— Да. Что-то в этом роде, — кивнул Баринов. Разговор начинался серьезный, и он подобрался в ожидании реакции собеседника.

— А ведь Николай Осипович упорно и настойчиво рекомендовал именно вас на эту должность.

Баринов улыбнулся и развел руками.

— Николай Осипович весьма пристрастен ко мне, в силу чего не всегда объективен. — Фраза прозвучала неожиданно двусмысленно, однако к месту. Он подумал и добавил: — Что проявилось еще при Кирилле Витольдовиче.

— Гм-м... У меня несколько иное впечатление, — Захаров поднял голову и впервые долгим и испытывающим взглядом посмотрел Баринову прямо в глаза. — Павел Филиппович, вы действительно категорически не хотите заниматься административно-хозяйственными делами? И это одна из основных причин, по которым отказываетесь от директорства.

Вот те на! В служебной записке такой формулировки нет, отметил Баринов. Это, скорее всего, уже Долгополов... Ну что ж, его право и, видимо, обязанность.

Разговор действительно без дураков. Так что, лукавить незачем.

— Да. Можно сказать и так, — открыто сказал Баринов. — Я ученый, понимаете? Совмещать эти две функции не могу и не хочу.

— Что же, откровенно и тоже достаточно правдоподобно... А если избавить вас от функции администратора, переложить ее, скажем, на Долгополова? — Захаров поднял руку, не давая ответить. — Понимаю, это уже не директорство. Назовем должность «главный специалист», «генеральный конструктор»... на условиях полной автономности. Ваше мнение?

— О такой возможности я, признаться, не думал, — медленно проговорил Баринов. Интересный поворот, против ожиданий совсем в другую сторону.

— Подумайте, хорошо? — Захаров сделал паузу, хотя по всему было видно, что сиюминутного ответа он не ждет. — А теперь главное... Павел Филиппович, что вы — лично вы! — думаете о способностях Николая Осиповича?

— Николай Осипович считается крупным ученым, и, я бы сказал, заслужено, — медленно начал Баринов. — Талантов и способностей у него — масса. О каких конкретно вы спрашиваете?

Захаров слегка поморщился.

— Павел Филиппович, пожалуйста, давайте без всяких... завитушек. Я ведь с вами разговариваю абсолютно открыто. Что вы думаете о его, так сказать, парапсихологических способностях?

— Вы имеете в виду...

— Да-да, телекинез и пирокинез — вы именно эти слова хотите от меня услышать?

Баринов подумал.

— Я бы выразился так: и то, и другое — объективная реальность, данная нам в ощущениях и подтвержденная показаниями приборов. Природа и сущность этих явлений лично мне абсолютно непонятна. Они противоречат не только основам современной биологии, но и физики.

— Павел Филиппович, возможно, я скажу сейчас отчаянную глупость... Но вы уж сделайте скидку на мое положение. В общем, так — Николай Осипович нормальный человек?

Вопросу Баринов не удивился и ответил серьезно:

— Разумеется, нет. Не в смысле «сумасшедший», «психически больной», а в смысле отличия от людей обычных. От вас, от Арзыбова, от Долгополова. Он может то, чего не могут другие. Таких и подобных ненормальных больше, чем принято думать. Лозоходцы, ясновидящие, целители, поэты, художники, музыканты, шахматисты... Каждый из них — экстрасенс в своих областях.

— Поясните, пожалуйста.

— Лозоходец чувствует то, что скрыто от глаз, поэт ощущает слово на вкус, на цвет, на запах, художник способен различать десятки тысяч оттенков, а мир, в котором живет и работает композитор, едва ли способен представить себе обыкновенный человек... Перечень можете продолжить сами.

— Понятно, — подумав секунду, Захаров кивнул головой. — А вы сами, Павел Филиппович? К каким людям относите себя?

— С точки зрения психоанализа, самооценка человека очень трудно поддается определению, тем более, классификации. Именно в силу того, что она абсолютно субъективна. И, тем не менее, это понятие относится к фундаментальным... Принято считать, что в глубине души большинство мнит себя исключительным, уникальным существом, отличным от остальных. Самое главное, они, в конечном счете, правы!

Захаров еще раз кивнул и снова переменил тему.

— К сожалению, в настоящий момент Николай Осипович выключился из процесса. Сейчас его жизни ничего не угрожает, но реабилитация займет какое-то время. Допустим, полгода или даже год.

— Как медик я бы не разделил вашего оптимизма, Юрий Егорович. Инфаркт — штука коварная, в том числе, последствиями. Тем более, внешние раздражители для Банника остались прежние... Чернобыль, например. Последнюю неделю он был очень расстроен и возбужден. Вы в курсе, его племянник серьезно пострадал в первые же дни после аварии?

— Да, мне докладывали... Но свято место пусто не бывает. Кого вы можете предложить в преемники?

— А вот от этого увольте! Никаких рекомендаций не даю! — довольно резко сказал Баринов. — В служебной записке я указал, что ни тематика, ни объем