Найдёныш - Павел Сергеевич Комарницкий

бы жить как Рысик? Ведь там, откуда я родом, иначе никто из людей жить вряд ли сможет. Мы просто поменяемся местами. Тут я чужая, там — будете вы.

Тунгусёнок заморгал.

— Нас посадят в клетку?

— Разве я посадила Рысика в клетку? И всё равно он уже не вольный зверь. Домашний кот, судьбу которого решает хозяйка.

Глаза мальчика сверкнули.

— Ну и пусть! Пусть как Рысик! И даже в клетке! Только рядом с тобой!

Бяшка привлекла голову мальчишки к своей груди.

— Ох, Ивашка, Ивашка… Не рви ты мне сердце.

Она чуть улыбнулась.

— Хорошо. Будет время, я подумаю над твоим предложением.

…

— Только на снегуууу… только на снегууу… чёрные подкооовыыы!

Пьяные возчики тянули душещипательный романс кто в лес, кто по дрова, однако уклониться от прослушивания бесплатного концерта возможности не было никакой — бывший постоялый двор, он же трактир и он же кабак, а по-советски «чайная» не был оборудован отдельными номерами с хорошей звукоизоляцией. Хорошо ещё, нашлись отдельные лавки, достаточно широкие, чтобы не враз свалиться во сне.

— Как полагаете, Леонид Алексеевич, в местном «савое» водятся клопы? — барон фон Гюлих всё никак не мог устроиться, ёрзал на деревенском ложе.

— А чёрт его знает, — честно признался Кулик. — Вполне возможно.

Село Дворец, вероятно, было так названо в насмешку, какими-нибудь проезжавшими в ссылку декабристами. А может, здешние строения и впрямь смотрелись настоящими хоромами по сравнению с закопчёнными тунгусскими чумами. В любом случае, если полустанок Тайшет можно было смело назвать местом, забытым Богом, то о существовании селенья Дворец всевышний, скорее всего, даже не подозревал.

— Если верить нашим Харонам, — барон наконец-то устроился на лавке в более-менее сносной позе, — дальше до Кежмы дорога пойдёт хуже. И даже подобные отели станут мечтой. Шалаш из лапника, зимой, это так романтично…

— Это Сибирь, а не Лазурный берег. Вы знали, на что подписывались, Александр Эмильевич.

— Да это я так, лишнюю желчь изгоняю… Однако, Леонид Алексеевич, должен вам честно признаться, мрачные сомнения насчёт успеха нашей экспедиции начинают помалу закрадываться в мою душу.

— Да спите вы уже наконец! — разозлился Кулик, укрываясь с головой собственной дохою.

…

— Ого! Вот это добыча!

Иван Ивааныч в изумлении наблюдал, как Охчен извлекает из мешка собольи шкурки, одну за другой. Нет… что-то тут не то…

— Откуда столько?! Постой… а винтовка твоя где?

Тунгус, довольно щурясь, встряхнул шкуру лисы-чернобурки.

— Вот винтовка, Вана Ваныч.

— Не понял… Объясни толком!

— Сё просто, Вана Ваныч. На Чушмо живи Онкоуль, добрый был бы охотник, коли не водка. Винтовку надо ему, шкурки копил всю зиму. Нынче на фактория собирался. Тут я подоспел, мимо его избы ехал. Говорю, пусти погреться. Ну, пустил, человек однако. Поговорили, то-сё… Я фляжку достал. Выпили, то-сё — я чуть, он с женой остатнее.

Полежаев хмыкнул. Действительно, в дорогу с собой Охчен всегда брал пару солдатских фляжек спирта. Так, на всякий случай. Фляжки те почти всегда возвращались домой нетронутыми, поскольку в одиночку Охчен вообще не пил, обморожения же и провалы в полынью, требующие употребления спирта, ввиду осторожности тунгуса практически не случались. И вот, сгодился спирт…

— … Я ему говорю — зачем фактория, вот купи у меня винтовку. Он говорит — а ты как же? А я ему — а у меня ещё есть! Ну, ещё маленько выпили и договорились.

Охчен довольно разглядывал разложенные на столе шкурки.

— Как вода спадёт, на Стрелку сходим, Вана Ваныч. Соли купим, сахару купим, порох-дробь… Ну, патроны к винтовкам есть у нас. Надолго. А на тот год ещё лишнюю винтовку обменяю, гляди-ка. По тайге лазить не надо, соболь искать не надо, лиса опять же…

— Ну ты прямо купец, Охчен, — засмеялся Иван Иваныч. — Может, свою факторию откроешь?

— Зачем смеяться, Вана Ваныч, я дело говорю. Винтовка лишний от душегубов у нас много осталось, куда столько? Червонес нынче не принимают, хуже того — руки скрутят. Только шкурками на фактории берут. А где у нас? Столь соболя взять, надо с осени по тайге лазать… вдвоём нам с тобой, и то не добыть.

Охчен хитро блестел глазами.

— А скажи, Вана Ваныч, много ишо спирту у нас осталось? А то без спирту винтовки не разойдутся.

— Ну, ежели под каждую по паре фляжек, то на все хватит, — засмеялся Полежаев. — Значит, налаживаешь помалу контакты с обществом… Но как? Ваш брат тунгус враз в гости напросится, а то я не знаю. А сюда нельзя. Отказывать станешь — обида, знаться перестанут.

— Я уж подумал, Вана Ваныч, — раскосые глаза заблестели ещё хитрее, — У нас имеется изба на зимовье, хорошую избу в своё время срубили…

— Чего ж там хорошего? — хмыкнул Иван Иваныч. — Пять на пять аршин, печка, стол да три лавки. Ни пристроев, ни сеней даже — дверь на улицу…

— Так ведь я-то тунгус, Вана Ваныч, — Охчен жмурился. — Дикий человек. Где водка пить есть, чего ещё надо?

Собеседники разом рассмеялись.

— Асикай скажу, пусть тама приберётся, посуду кой-какую с заимки принесёт, чего не жалко. Вроде как живём мы с ней тама.

Охчен вдруг перестал смеяться.

— Ничего? — кивок в сторону Бяшкиных покоев.

Полежаев отрицательно покачал головой.

— Пока ничего.

…

— …Ишь, как воют… Жрать нечего о сю пору в тайге-то, вконец страх потеряли волки…

Языки пламени лихорадочно метались во все стороны, прибиваемые к земле ветром. Мерцающий неверный свет озарял круг радиусом метров десять, не больше, за пределами же освещённого пятачка тьма, казалось, ещё более сгущалась, становясь осязаемо плотной.

— Кондрат, тебе первому сторожить, — окликнул старший из возчиков коллегу.

— Да ладно, ладно…

Лошади то и дело всхрапывали, косясь во тьму испуганным глазом — волчий вой раздавался совсем близко. Сегодня возчики были трезвы как стекло и оттого угрюмы донельзя. Собственно, мало кого может привести в благодушное настроение ночёвка в глухой тайге у костра, под аккомпанемент волчьего воя. Наспех сваренные мороженые пельмени и даже крепкий чай не смогли разогнать гнетущего ощущения.

— А в Ялте, сейчас, должно быть, уже вот-вот расцветут тюльпаны… — Гюлих отхлебнул чай из кружки, плотно обхватив её ладонями.

— Ох, Александр Эмильевич, ну что за манера у вас, душу травить, — вздохнул Кулик. — Давайте спать. Ваша очередь дежурить четвёртым, я последним. Как говорят на флоте, «собачья вахта»

…

Огненные огоньки перемигивались, как всегда при приближении живого существа. Один огонёк переливался-мерцал непрерывно, что означало — работает поисковый маяк. Работает непрерывно, днём и ночью.

Бяшка сидела на крепко сколоченном табурете, обхватив поднятые к груди колени, куталась в тёплую мамину шаль.