Дейв Хатчинсон - Страх чужаков

Мы с Бартеком оказались в одном из «эспасов». Задние сидения вытащили и вставили рампу, позволившую одному лацертанину забраться внутрь через заднюю дверь. Бартек и я посмотрели друг на друга, когда пришелец процокал по рампе и устроился прямо за нами. Кто-то снаружи опустил дверцу и запер ее.

Возможно, сыграло просто мое воображение, но мне вдруг показалось, что здесь необычно холодно. Что точно не было моим воображением, я уверен, был очень слабый запах гиацинтов, повеявший на нас.

— Транспорт, — объявил лацертанин своим жутковатым голосом Стивена Хоукинга. Раздался шуршащий звук, когда он осматривался в хвосте «эспаса».

— Необычный.

— Думаю, — очень тихо сказал мне Бартек, — у меня сейчас начнется приступ паники.

— Эй, не надо так, — сказал радостный голос. — Эти маленькие парни не причинят вам никакого вреда. — Говоривший был высоким молодым человеком, стоявшим у открытой передней пассажирской дверцы. У него были песочные волосы, он был в яркой обычной рубашке и зеленой ветровке. Заглядывая в «эспас», он широко нам улыбался. — Эй, Лотус Эспри, — позвал он. — Мы готовы катиться, приятель?

— Готов катиться, — согласился лацертанин. — Абсолютно. Транспортировать эту личность в новые координаты.

Молодой хихикнул, забрался на пассажирское сидение и закрыл дверцу. Он кивнул водителю, и мы присоединились к длинному конвою, выезжавшему из аэропорта. Я потерял счет легковушкам, грузовикам и «хаммерам»; мы, похоже, устроим на дорогах хаос.

Где-то на пути молодой человек полуповернулся на сидении и улыбнулся мне с Бартеком.

— Я — Фруки, — сказал он.

Бартек и я посмотрели на него.

— Это, конечно, не мое настоящее имя, — продолжил он.

— Надо надеяться, что, конечно, нет, — сказал Бартек.

— Мое настоящее имя — Тим.

На сей раз мы с Бартеком просто уставились на него.

— Слушайте, — сказал наконец американец. — Я из команды связи НАСА/ДжПЛ, а вы из команды связи польского правительства. Думаю, мы должны коснуться базы.

— Коснуться чего? — спросил Бартек.

— Он думает, что мы должны познакомиться друг с другом, — сказал я.

Бартек фыркнул:

— Я не желаю касаться его базы. Да и всего другого.

Фруки широко улыбнулся ему:

— Бартек Каминский, верно?

Бартек скрестил руки и уставился прямо вперед в лобовое стекло.

— Эй, будет ли окей, если я стану звать тебя Барт? — спросил Фруки.

— Нет.

— Окей. — Улыбка Фруки уменьшилась всего на мельчайшую долю. — Тогда как же я должен тебя звать?

— Никак, — сказал Бартек.

— Если хочешь, можешь Бартом звать меня, — сказал я. Бартек грубо захохотал.

Улыбка Фруки почти исчезла.

— Окей, парни, — сказал он. — Реальность покажет.

Бартек смотрел на него.

— Здесь не будет ситуации, когда парни из большого города попадают в деревню, и их перехитряют местные, — сказал Фруки.

— Разве? — спросил я.

— О, нет, — покачал он головой. — Моя команда состоит из молодых, ярких, профессиональных и самомотивированных. Все, что мы хотим от вас — это кооперации.

— Вы пытаетесь сказать мне, что моя команда состоит из немолодых, неярких, непрофессиональных и несамомотивированных? — спросил я.

Фруки пожал плечами:

— Профессионалы, возможно.

— Если я подобью тебе глаз, — сказал Бартек, — это будет считаться международным инцидентом?

Я через плечо посмотрел на лацертанина в хвосте «эспаса».

— Насколько они понимают? — тихо спросил я.

— Что ж, это вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов, правда? — радостно сказал Фруки.

— А есть ли на этот вопрос ответ на шестьдесят четыре тысячи долларов? — поинтересовался Бартек.

Фруки широко улыбнулся ему. Я еще никогда не видел человека, который бы так много улыбался. Это начинало раздражать.

— Мы просто не знаем. Мы продали им базы данных для примерно дюжины самых распространенных языков мира вместе с оборудованием для обработки речи, так что говорить они могут. Хотя мы не думаем, что они уже вполне понимают, как правильно пользоваться соответствующим софтвером. Однако, сколько они понимают в действительности, об этом все только гадают.

— Простите меня за то, что я невежественный, немотивированный поляк среднего возраста, — сказал Бартек, — но, похоже, что на самом-то деле вы о них не слишком-то много знаете.

— Ну, конечно. — Из кармана ветровки Фруки достал пачку мятных леденцов и бросил один в рот. — В общем, у нас есть некое неформальное соглашение со всеми нашими связниками, может, и вы к нам присоединитесь?

— Нет, — сказал Бартек.

— Эй, нет ничего такого тяжелого, — сказал Фруки. — Просто вы будете рядом с этими коротышками почти все время в следующие несколько часов, и они могут сказать что-то такое, чего мы не услышим.

— Вроде чего? — спросил я.

Он пожал плечами.

— Да чего угодно. В данной ситуации все считается информацией. Если у них вырвется, где расположена их родная планета, это было бы хорошо.

— А что вы тогда собираетесь делать? — спросил Бартек. — Отправиться туда?

— Было бы хорошо просто это знать, — спокойно ответил ему Фруки.

— Вы просите, чтобы мы шпионили за ними, — сказал я.

— Конечно, — сказал Фруки. — Они собирают информацию о нас, мы собираем информацию о них. — Он пожал плечами. — Все, что можно заполучить даром.

— Я не хочу шпионить ни для кого, — сказал Бартек.

Фруки поглядел с сомнением.

— Ну, слово шпионить, наверное, чересчур резкое.

— Для меня оно звучит достаточно аккуратно, — сказал я.

— Нет, — сказал он. — Думайте об этом просто как о слухах. — Он снова нам заулыбался. — Ага? Просто слухи, что вы услышали за холодильником.

Бартек посмотрел на меня.

— Мы в руках безумцев, — сказал он.

В нескольких километрах от Кракова есть маленький польский городишко Освенцим, о котором едва ли кто слышал. И есть нацистская машина смерти Аушвиц, о которой слышал практически каждый. Трагедия в том, что это одно и то же место.

Моя семья долго жила в Освенциме. Моя прапрабабушка помнила, когда он был Аушвицем, но никогда не говорила об этом времени. Я родился там, а кое-кто из моего семейства еще живут там. Я ходил там в школу, а когда ее закончил, мой отец нашел мне работу в музее Аушвица.

Внешне может показаться жестокостью послать шестнадцатилетнего парня работать в таком месте, но в то время я не выказывал никаких признаков блестящей карьеры, на которую надеялись мои родители. В то время, если быть честным, я выказывал мало следов интеллекта. Поэтому отец, который учил в школе одного из гидов лагеря, замолвил за меня словечко, и на следующий день я стоял на автостоянке, глядя на те самые ворота, на которых были выбиты слова: «Arbeit macht frei».