Дженнак неуязвимый - Ахманов Михаил Сергеевич

Вниз, вниз, вниз...

Вверху полыхнуло, оглушительный грохот раскатился над лесом, и Чени ойкнула - фронт ударной волны добрался до них, подтолкнул в спину, оглушил, завертел в воздухе. Земля и небо стремительно менялись местами, и Дженнак видел то вспухающее в вышине багровое облако, то серебристую гладь Байхола, то зеленый лесной ковер, то серые зубья прибрежных утесов. Вытянув руки, он остановил вращение, и мир перестал кружиться словно подхваченный ураганом листок. Теперь - вниз! Быстрее вниз! И сохрани Мейтасса от обломков, что могут посыпаться в любой момент!

Ветер уже не свистел, не стонал - ревел в ушах разъяренным ягуаром или, скорее, тигром; ведь ягуаров здесь не было, как не было кротких лам, медлительных тапиров, кецалей, керравао и попугаев в ярком оперении. Тут все было иным, не таким, как в Юкате и Арсолане, в аситских горах и степях или в родном Одиссаре... Впрочем, Одиссар являлся родиной Дженнака, сына Джеданны, владыки и Великого Сахема, а Тэб-тенгри появился на свет в этих местах, у озера Байхол, и прожил здесь долгие годы - вместе с ласковой нежной Заренкой, да будет милостив к ней Коатль!

Мысль о ней промелькнула и исчезла - вместе с пылающим обломком, просвистевшим на расстоянии сорока локтей. Дженнаку показалось, что то была хвостовая часть гондолы - очевидно, ракеты перебили ее, словно клинок стального меча, рассекший спелую тыкву. Обломок, пришпоренный взрывом, падал быстрее них, и от него разлетались другие обломки, поменьше - то ли частицы обшивки, то ли охваченные пламенем человеческие тела. Почти машинально Дженнак потянулся к ним мысленным усилием и тут же отпрянул, не ощутив ни боли, ни мук, ни проблесков жизни.

Вниз, вниз, вниз...

Они мчались уже с неизменной скоростью - впрочем, вполне достаточной, чтобы размазать хрупкую плоть по ветвям и стволам сосен или раскатать кровавой лепешкой по серебристому блюду вод. Чени за спиной Дженнака замерла, стараясь не двигаться и не мешать ему, когда он разводил руки и ноги, выравнивая полет. Земля казалась совсем близкой; в восьмистах или семистах локтях под ними стремительно мелькали деревья, а впереди, за неровной цепочкой скал, переливалась водная поверхность, уже не серебристая, оттенка Мейтассы, а фиолетовая и темно-голубая, цветов Сеннама.

Дженнак глубоко вздохнул, готовясь замедлить падение, но тут их нагнал обломок гондолы — на сей раз носового отсека, почти целого и неповрежденного огнем, так как был он собран большей частью из стекла и легкого металла. Но хоть пламени не было видно, за обломком тянулся дымный след, и кружились в нем несколько фигур в темных одеяниях, падали, безвольно раскинув руки или переломившись в пояснице - молчаливые и мертвые, будто пригоршня гнилых орехов, сбитых ветром. Впрочем, один был жив, и Дженнак попытался удержать его - конечно, не руками, а той незримой и странной силой, что рождалась в нем в миг опасности, когда чувства натянуты и напряжены словно тугая кожа боевого барабана.

Когда-то - безумно давно! - Че Чантар, кинну, отец Чоллы и повелитель Арсоланы, говорил ему об этом... Говорил, что придет к нему нужное уменье, придет с великой бедой или с великой радостью, с грузом страданий или с улыбкой счастья... Так оно и пришло - в день горести и славы, когда триста его бойцов защитили Святой Цоланский Храм, сгорели в гавани вместе с «Хассом», пали на ступенях храма и в самом святилище, перед ликами богов, у подножий их статуй... В день, когда погиб Урт- шига, второй его телохранитель-сеннамит, когда проткнули дротиком Ирассу, убили Амада, певца из бихарских пустынь, искавшего мудрость и справедливость, а нашедшего смерть... В день, когда Сфера, наследие богов, раскрылась по его желанию, явив потрясенному, залитому кровью Цолану Скрижаль Пророчеств, пятую из Святых Книг...

С той поры минуло много лет, и многому он научился: сперва - отклонять невесомые клочья дыма, играть туманом; потом - подбрасывать песчинки, двигать легкие палочки фасита; а после - останавливать в полете стрелы, сшибать их на землю мысленным усилием. И, наконец, он смог приподнять больший груз - камень размером с кулак, светильник из бронзы, ловчего пса, пушистую ламу... Способность эта была ограниченной; он быстро уставал, манипулируя с громоздкими предметами - вероятно, не потому, что были они тяжелы и неподъемны для ментальной силы, а от того лишь, что казались они тяжелыми. Он был уверен, что не сможет сдвинуть гору - и гора не покорялась ему; он твердо знал, что приподнимет человека - к примеру, самого себя - и удержит в воздухе пять или шесть вздохов - и это выходило, хоть затем он весь покрывался липким потом. Увы, он не был птицей! Скорее, летучей рыбой, что скользит над водами и с неизбежностью погружается в них, завершив свой краткий полет.

К счастью, воды и берег Байхола находились близко, и это сулило спасение. В какой-то момент - представляя, как воздух делается плотным и начинает поддерживать их тела - Дженнак понял, что не сумеет достаточно его сгустить, что сил у него на троих не хватит, а значит, врежутся они в сосны или в скалы на слишком большой скорости; может, и останутся живы, но живого места на них не найдешь. И потому, стиснув зубы и чувствуя, как выступает испарина на висках, он продолжал давить невидимый ментальный пресс, ту плотную подушку, что замедляла их падение. Они летели не только вниз, но и к западу, со скоростью ветра, который еще так недавно гнал «Серентин» над облаками; и каждое выигранное мгновение приближало их к байхольским волнам.

Вершины последних сосен мелькнули в тридцати локтях от Дженнака и фигуры в темной одежде, парившей чуть ниже и сбоку, точно ворон, следующий за своим вожаком. Затем назад ушел прибрежный откос, подпертый невысокими скалами, узкий пляж, засыпанный галькой, обросшие водорослями плоские камни, между которых журчала вода; Байхол дунул в лицо влажным прохладным ветром, подставил свои огромные ладони, готовясь принять странников, павших с небес.

Успел! - мелькнула мысль у Дженнака. Последним усилием он расстегнул пояс, намотал конец на кулак и перевернулся в воздухе, целя ногами под гребень мелкой волны. Ментальная мощь его иссякла, и пространство вокруг снова сделалось зыбким и ненадежным, не сулившим опоры внезапно отяжелевшим конечностям; Чени, обхватившая его за шею, тоже вдруг стала неподъемно тяжелой, словно тело ее налилось свинцом. Но эти ощущения уже не пугали Дженнака; из прежнего опыта он знал, что физические силы вскоре вернутся, восстановленные пищей и сном. Вот только в ближайшие пару дней ему не поднять ни камня, ни серебряного блюда, ни кувшина с вином - разве лишь квадратную аситскую монетку с отверстием посередине... Но сейчас это значения не имело; сейчас он вновь доказал, что остается прежним неуязвимым Дженнаком, что ярость стихий бессильна перед ним, как и оружие врагов.

Потерявший сознание асит с плеском ушел в волны, и Чени, легонько оттолкнувшись от спины Дженнака, тут же последовала за ним. Ее гибкая фигурка скользнула в прозрачной глубине, но в следущий момент Дженнак потерял ее из вида - удар о воду был ошеломляющим. Не столь уж сильным - таким, словно он прыгнул с двадцати локтей - но дело тут заключалось не в силе. Выходит, память подвела, думал Дженнак, выгребая к поверхности; память Тэба-тенгри, прожившего в этих краях половину века, кочевавшего и воевавшего в лесах и горах по обе стороны Байхола. Выходит, забыл он, что воды озерные холоднее льда, ибо глубок Байхол словно море, и солнечные лучи не могут прогреть его в самый жаркий сезон... Забыл! А мнилось, будет помнить вечно... как плескался в этих водах с молодой Заренкой... совсем еще юной, семнадцатилетней... еще до того, как вошла она в их новый дом - по воле отца, атамана взломщиков, и собственному влечению... Где же могила ее?.. Тоже забыл?.. Нет, нет!

Сердце захолонуло в мгновенном ужасе, но тут он пришел в себя и все припомнил: и нежные губы юной Заренки, и седые пряди ее, когда лежала она в сосновом гробу, в какие изломщики и россайны кладут умерших. Вспомнил и место, где ее похоронили - в светлой березовой роще, за дейхольским стойбищем... Она любила березы, и в молодых годах сама казалась похожей на березку... и сладкой была, как березовый сок по весне...