Артур Кларк - Практичное изобретение

Клод Шейнис

Конфликт между законами

Двадцатый век породил вычислительную технику. Но он же породил и нелепые выдумки относительно электронно-счетных машин. Летописцы науки дают себе волю — «мыслящие машины», «электронный мозг», «сверхмозг»… Из того обстоятельства, что ЭВМ типа 14–40 может сыграть простенькую партию в шахматы, а типа 360-30 — по двум-трем строчкам установить, кто автор текста, досужий профан, ничтоже сумняшеся; делает поспешные выводы, приписывая приборам, немного более сложным, нежели маникюрные ножницы или пинцет, чисто человеческое качество — способность принимать решения по собственной воле.

И даже когда люди наделили машины свободой выбора между теми или иными способами решения заданной проблемы, от этого ничего не изменилось.

В следующем столетии беспрестанная миниатюризация приборов, снижение себестоимости электронной техники и к тому же необходимость исследований планет, проводимых в такой среде, где человек работать не может, подвели человека к осуществлению его извечной мечты о роботе.

В тот высокоторжественный день, когда появилась на свет первая партия электронных роботов — устройств-аналогов систем, обладающих свободой выбора, — им присвоили имя «Карел» (в честь Карела Чапека, придумавшего слово «робот»). Но и у них свобода выбора была лишь относительной, они были свободны не более, чем любой инструмент, повинующийся воле человека.

Простейшее орудие — молоток — не снабжено каким-либо устройством, которое предотвращало бы удар по пальцам. Более совершенное орудие — бумагорезательная машина — останавливается, если рабочий не успевает убрать из-под нее руку. Что же касается сверхсовершенной машины — Карела (или, точнее, в какой-то мере человекоподобного механизма, чьим прообразом послужил Карел), то в ней было множество таких устройств, предназначенных лишь для одного — помешать человеку своей новой «игрушкой» стукнуть себя по пальцам.

Этот рассказ посвящается Айзеку Азимову, деятелю науки, который в 40-х годах XX цена, намного опередив свое время, сформулировал и облек в форму законов наиболее существенные положения относительно такого рода страховки. Но:

1) Невозможно предусмотреть все…

2) Кто хочет все делать слишком хорошо…

Для людей жизнь на Проционе-Ш была отнюдь не райской, хотя местные жители со своим фторо-кремниевым обменом чувствовали себя великолепно, купаясь в плавиковой кислоте. Но это уже другая история.

Проционцы, находящиеся примерно на уровне развития землян 20-х годов XX века, впрочем, оказались народом гостеприимным и приветливым. При помощи специально разработанного радиокода, позволявшего взаимное общение, они сообщили о своем согласии на то, чтоб земляне высадились и оборудовали на Проционе-Ш свою базу — герметизированную капсулу с кислородной атмосферой, внутри, прочно прикрепленную к скале, чтобы противостоять фтористым ураганам.

Через толстые двойные иллюминаторы, сделанные из прозрачного материала, устойчивого к разъедающему действию кислорода, а снаружи — к такому же действию фтора, с инертным газом посредине, между рамами, обитатели Проциона порой с доброжелательным любопытством созерцали чудищ, вдыхающих кислород и пьющих закись водорода. Подумать только, что эти чудища называют закись водорода водой! Но это опять-таки совсем другая история.

В тот день на базе, содрогавшейся, несмотря на все крепления, под бешеными порывами фтористого урагана, томились от скуки трое землян. Двое из этих чудищ принадлежали к числу пьющих закись водорода (частенько с добавлением некоего этилового соединения в виде водки — это относилось к экспедиционному биологу и психологу, русскому полковнику медицинской службы Борису Мужинскому — либо рома, когда дело касалось американца Питера Говарда, геолога, минералога и химика). Третьего — тоже землянина — звали Карел-178, и томился он больше всех. Ибо из-за обостренного, как и у других Карелов, чувства ответственности он считал, что все неприятности происходят из-за него. Пожалуй, здесь была доля правды, хотя сам Карел, конечно, был совершенно не виноват.

Накануне Питер пожаловался:

— Я плохо себя чувствую. Болит живот.

Борис жестом обвинителя ткнул в Карела пальцем и, раскатисто произнося «р», приказал по-французски — а он говорил с Питером именно на этом языке:

— Повтори-ка Первый закон роботов!

Отдаленно напоминавший человека футляр, которого называли Карелом, не мог менять выражение лица, зато голосовой регистр робота был очень богат. Удивленно, досадливо-жалостливым тоном, каким обращаются к надоедливому ребенку, отнюдь не изменившись в «лице», Карел ответил:

— Первый закон. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.

Карел был славным малым, но чувство юмора в отличие от сегодняшних роботов у него было развито слабо.

— Вот видишь, ты нарушил Первый закон, — продолжал врач.

Прежде чем брякнуть «Как так?», Карел издал диковинное гудение.

Борис расхохотался:

— Очень просто! Ты в полдень накормил нас неудобоваримым американским кушаньем — сосисками с кетчупом. И вот пожалуйста — у Питера болит живот.

Питер улыбнулся, несмотря на недомогание (пока это было лишь легкое недомогание!). Ни тот, ни другой человек не был специалистом по роботам и не отдавал себе отчета в том, какой грозный смысл имеет сказанное. Ибо для робота нет ничего более важного, чем Первый закон. Не худо бы это знать любителям шуточек.

Человеку шутка может спасти жизнь. Но у Карела она может вывести из строя дорогостоящий мозг. Вот мы и подошли к нашей истории.

Побледнеть Карел не мог, он не был на это способен.

Он ответил бесцветным голосом:

— Вы полагаете, доктор, что Питеру повредил приготовленный мною обед?

Однако Борис был поглощен своим делом и не ответил. Уложив американца на кушетку, он пощупал его живот и, хмурясь, произнес:

— Как же так — не вырезать аппендикса перед полетом в космос! Весьма непредусмотрительно!

Двенадцать часов спустя стало совершенно ясно, что диагноз правилен и требуется операция, к тому же безотлагательная. И вот начинает разыгрываться драма. Завязка: Карелу одно за другим отдаются распоряжения. Прежде всего — очистить длинный стол, за которым и обедают, и работают. Затем Борис, вертя в могучих руках ампулу растворителя для пентотала, приказывает:

— Сходи в кладовку, приставь себе новую пару рук и прокали их на огне.

Карел повинуется беспрекословно. Такие, как он, не оборудованы устройством для обсуждения приказов. Когда он возвращается в столовую, вытянув новые стерилизованные руки и стараясь ни к чему не прикоснуться, Питер лежит на чистой простыне, а Борис извлекает из ящичка стерильные инструменты. Американец, уже усыпленный, тихонько дышит через маску, подсоединенную к небольшому черному баллону. Стоя у стола, Борис отдает очередное распоряжение: