Андрей Анисимов - Клуб любителей фантастики, 2014

База-то наша стоит в пустыне. Для котов, конечно, удобно. Им на песок садиться — самое то, никакого аэродрома не надо. А вот для нас — беда. До ближайшего поселения аборигенов — больше сотки кэмэ будет. Они, правда, не ленивые, аборигены эти. Сами до нас добираются. Но чётко в третий день месяца. Не раньше, не позже. Поделки свои притаскивают, вкусности разные… Страшненькие они, конечно, — морда гладкая, зелёная, вместо глаз — щёлочки, а руки-ноги без суставов, гнутся в любых местах. Ну да ерунда всё это, был бы человек хороший. А они ребята чёткие — если договоришься о чём, то всё, считай, железно. Но и изменить чего — ни-ни. Коли ударили но рукам — пальцами то есть особым образом коснулись по-ихнему, по аборигеньи, — значит, делай, как сказано. А иначе — враги на всю жизнь. Вот и договорился я с ними на сегодня — что притащат они мне кактус местный с цветочком аленьким.

Вы только не подумайте, это я не для себя! Это для Фенечки. Фаины, то есть, секретарши командира нашего. До того как отряд на базу перевели, к ней сержант Гауф клеился. Да не обломилось ему. Вот и зол он на меня сейчас — за Фенечку.

Хорошая она девочка, ножки — загляденье, в глазах будто два озера, а носик — кнопкой и с конопушками. Как раз так. как я люблю. Давно я к ней подъезжаю — она же девушка серьёзная. Флористикой увлекается… Во-о-от… В общем, обещал я ей подарить местную розу. А может, и не розу. В общем, фигню какую-то колючую, которая только на этой планете и растёт. Уж Фенечка мне про эту штуку все уши прожужжала. И картинки даже показывала — по мне так чистый кактус. Видом будто жаба — весь в складочку и колючки в разные стороны. А раз в пятьдесят лет цветочек на этой фиговине вырастает аленький. Вот он роза и есть.

Ну, мне-то что. Коли девочка хочет — достанем и розу-кактус. Договорился с аборигенами. Долго переговоры вёл — всё никак найти не мог того, кто знает, где такие цветочки растут. Нашёл, наконец. Мы пальцами потёрлись — значит, железно. Принесут сегодня эту розу. А плата пять литров спирта. Кто ж знал, что с антифризом такая непруха выйдет. Сейчас то ли ребят без праздника оставлять, то ли Фенечку — без розы.

Ладно, до вечерней поверки время есть. Покумекаю ещё. Тренировочный полёт прошёл — загляденье. Без сучка, без задоринки. Приземлились, вырулили на стоянку. Встали тютелька в тютельку, точно в рамку зелёную, для полковника Цапика покрашенную, вписались. Мотор выключить не успели, а сержант Гауф — вот подлая душа! — уж тут как тут крутится — с двумя сопровождающими. Трезвенник-язвенник, мать его!

Действуем как обычно — я на капот, крышку откручиваю, крантик открываю. Серж канистру под струю подставляет, а сам взгляд мой ловит. Так и сверлит глазами — придумал я чего, али нет.

Вот последние капли упали. Крышку медленно завинчиваю, на Гауфа краем глаза кошу — а тот, подлюка, усмехается. Никаких поблажек, значит, не будет. Спрыгиваю вниз, руку к пилотке вскинул:

— Сержант Гауф, разрешите приступить к сливу антифриза.

— Разрешаю, курсант, — и зубы скалит, собака.

У Сержика прямо весь вид больной сделался и такая обида в глазах — будто у ребёнка, фантик без конфеты получившего. До последнего, видимо, надеялся, что я чего придумаю.

А я канистру в руки и, как положено по инструкции, будто на плацу, чёткие два шага вправо, поворот на девяносто градусов, два шага вперед. Вышел за зелёную окантовку, ещё раз на сержанта взгляд кинул. И в глаза печаль такую напустил — мёртвого проймёт. А Гауф усмехается да головкой так кивает — выливай мол, выливай… Ну, что делать, опустил я канистру пониже, чтобы ноги не забрызгать и полилась светлая жидкость тонкой струйкой в жёлтый песок… Хоть и не вижу, а точно знаю — Серж глаза закрыл, чтобы не смотреть такое непотребство. Канистра всё ниже наклоняется, струйка всё меньше. Перевернул до конца, тряхнул — последние капельки.

— Молодец, курсант, — жмурится Гауф довольно, словно кот. — Благодарю за службу, — говорит.

Эх, бывают же такие падлы и среди десантуры, думаю.

Ушёл Гауф. Смотрю на Сержа — у него руки плетьми повисли и в глазах тоска неземная.

— Братан, — пихаю его в бок, чтоб подбодрить. — Не журись, мало ли в жизни других радостей.

А у него даже сил ругаться нет. Плюнул только под ноги, да отвернулся. Смотрю на Семёнова, а у него хоть лицо строгое — а глаза на улыбке. Догадался. Не зря он командир группы — умный как чёрт.

— Серж, ну ты чего… — продолжаю.

— Без выпивки, что ли, не проживём?

— Без выпивки?! — не выдерживает он. — А как без неё? Что сейчас без неё?! Эх!

— Ладно, брат, — сжаливаюсь.

Достаю лопатку сапёрную и начинаю песочек в месте слива неторопливо раскапывать. Не выдерживает Серж:

— Ты чего роешь, а? Выпаривать что ли будешь? Так всё давно вниз ушло!

Не отвечаю, копаю осторожненько. Вот лопатка звякнула, я её отложил и руками начал разгребать. У Сержа глаза на лоб полезли, подумал, видно, шизанулся солдат от жары да от горя. А я рою аккуратненько себе. Вот тряпки уже, а вот и ободок показался… Подрыл я ещё по бокам, поднимаю взгляд, а Серж стоит — глаза как у рака выпучены и рот разинут, будто бомболюк у кота. Говорю невозмутимо так:

— Чего стоишь? Помогай!

Ну и вытащили мы с ним полнёхонько ведро спирта. Светлого, как слеза. А то! Как через песочек прошёл, да через тройную марлю — чистейший спирт остался.

— Ну что, господин курсант, — смеюсь. А Сержик ведро к груди прижимает, будто младенца, да рот у него по-рыбьи открывается — а слов нет.

— Готовьте стол. А у меня дело ещё есть — пойду цветочек аленький для любимой добывать. ТМ

Валерий Гвоздей

КУКЛОВОД

10–11'2014

Зря я пошёл наискосок по дороге, желая срезать две сотни метров, от ворог к парковке.

Но день выдался трудный. Я слишком устал, ноги еле волочил.

От кирпичной стены, в свете фонарей, отделилась фигура.

Седые нечёсаные лохмы, седая нечёсаная борода. Красное, опухшее лицо. Грязные «бермуды» и линялая футболка.

Холли Ронсон, пьяный.

Хуже пьяного Холли только Холли трезвый.

Ронсон ветеран. Законченный алкоголик. Давно сидит на антидепрессантах. Хроническая бессонница. Любой резкий звук его пугает. А запах серы, пороха или подгоревшего на гриле мяса вызывает приступ. Но когда он пьян — реакции менее остры.

Чёрт… Увидел меня, узнал.

— Стой, ублюдок! — зарычал ветеран.

— Не уйдёшь!

Холли двигался проворно для пьяного, крепко схватил за лацканы форменного кителя — я не сумел освободиться. Ронсон дыхнул перегаром: