Стивен Кинг - Под куполом

Ознакомительный фрагмент

Построенная из дорогого красного клена церковь была почти такой же новенькой, как и ее генератор. Ее интерьер буквально поражал скромностью. Позади голой спины Лестера под сводами потолка тянулся тройной ряд скамеек. Перед его глазами была кафедра, она определялась лишь пюпитром, на котором лежала Библия, с большим, вырезанным из красного дерева крестом, который висел на портьере цвета «королевский пурпур». По правую сторону возвышались хоры с музыкальными инструментами, был там и «Стратокастер»[120], на котором иногда играл сам Лестер.

— Бог, услышь мою молитву, — произнес он тем своим особенным молитвенным голосом. В руке он держал длинный тяжелый кнут с двенадцатью узлами, каждый из которых символизировал одного из апостолов. Девятый узел, посвященный Иуде, был выкрашен в черный цвет. — Бог, услышь мою молитву, во имя распятого и воскресшего Иисуса прошу Тебя.

Коггинс начал хлестать себя кнутом по спине, сначала через левое плечо, потом — через правое, ритмично поднимая и сгибая руку. Вскоре пот начал брызгать с его накачанных бицепсов и дельтаподобных мышц. Весь в узлах, кнут хлестал по коже, сплошь покрытой шрамами, издавая звуки выбивалки для ковров. Он неоднократно проделывал это и раньше, но еще никогда — с таким усердием.

— Боже, услышь мою молитву! Боже, услышь мою молитву! Боже, услышь мою молитву! Боже, услышь мою молитву!

Хрясь, и хрясь, и хрясь, и хрясь. Печет, как огненной крапивой. Гонит по магистралям и проселкам жалких нервов его человеческого тела. Какой это ужас, и какое наслаждение.

— Бог, мы согрешили в нашем городе, и я самый большой среди всех грешник. Я слушал Джима Ренни и верил его вранью. Да, я верил, и вот она, расплата, неминуемая, как это бывает всегда. И не один платит за грехи свои, а многие. Твой гнев не тороплив, но когда время наступает, Твой гнев, как буря, которая налетает на пшеничное поле, сгибая книзу не один колос или несколько, а все колосья. Я посеял ветер и пожал бурю, не только на себя самого, а и на всех.

Были и другие грехи и грешники в Милле — он это хорошо знал, потому что не был наивным, они ругались, и танцевали, и занимались сексом, и употребляли наркотики, он многое обо всем знал — и они, безусловно, заслужили наказание, бичевание, однако этим Милл отнюдь не отличался от любого другого города, но именно его выбрал для такого ужасного наказания Господь.

И все же… все-таки… Возможно ли, чтобы к такому странному проклятью привел не его грех? Да. Возможно. Хотя и едва ли.

— Господи, я хочу понять, что мне делать. Я на распутье. Если такова Твоя воля, чтобы я стоял на этой кафедре завтра утром и признался в том, на что подбил меня этот человек — в грехах, которые мы совершали с ним вместе, в тех грехах, которые я совершал в одиночестве, — тогда я так и сделаю. Но это будет означать конец моего пастырства, а мне тяжело поверить в то, что это есть Твоя воля в это тяжелое время. Если Твоя воля будет в том, чтобы я подождал… подождал, увидел, что случится дальше… ждал и молился с моей паствой за то, чтобы снято было это бремя… тогда я так и буду делать. Все в воле Твоей, Господи. Сейчас и навсегда.

Он прекратил себя бить (ощутил, как по его спине стекают теплые, утешительные ручейки; несколько узлов на биче уже покраснели) и поднял заплаканное лицо к потолку.

— Но я же нужен этим людям, Бог. Ты знаешь, как они нуждаются во мне, а сейчас даже больше, чем всегда. Поэтому… если воля Твоя, чтобы эта чаша была убрана от уст моих… молю, дай мне знамение.

Он ждал. И Господь Бог заговорил с Лестером Коггинсом.

— Я дам тебе знамение. Иди туда, где лежит твоя Библия, хотя и были деяния твои, как когда-то в детстве после тех твоих безобразных сновидений.

— Сию же минуту, — откликнулся Лестер. — Сию же минуту.

Он повесил бич на шею, отпечатав кровавую подкову у себя на плечах и груди, и взгромоздился на кафедру, а кровь так и стекала ему по спине, увлажняя эластичный пояс шорт. Он стал перед пюпитром, словно готовясь к проповеди (хотя и в самых худших кошмарах не мог себе представить проповедование в такой одежде), закрыл Библию, которая всегда там лежала открытой, и закрыл глаза.

— Господи, пусть осуществится воля Твоя — прошу во имя Сына, распятого с позором и воскресшего во славе.

И Господь рек:

— Открой Мою Книгу и зри, что узришь.

Лестер выполнил инструкцию (стараясь не открыть большую Библию посредине — если и полагаться на что-то в таком деле, то только на Ветхий Завет). Ткнул пальцем в невидимую страницу, потом раскрыл глаза и наклонился. Попал на двадцать восьмую главу Второзакония, двадцать восьмой стих. И прочитал: «Поразит тебя Господь сумасшествием, слепотой, и оцепенением сердца».

Оцепенением сердца — это, может, и хорошо, но все это вообще-то не выглядит весьма обнадеживающим. И очень ясным. И тогда Господь вновь заговорил:

— Не останавливайся, Лестер.

Он прочитал двадцать девятый стих.

«И будешь ты ощупью ходить в полдень…»

— Да, Господи, да, — выдохнул он и поспешил читать дальше.

«… как слепой ощупью ходит впотьмах, и не будешь иметь успеха в путях своих, и будут теснить и обижать тебя всякий день, и никто не защитит тебя».

— Неужели я ослепну? — спросил Лестер, немного возвышенным от своего молитвенного рычания тоном. — О Господи, не делай этого… хотя, если на то воля Твоя…

Бог вновь заговорил с ним, спросив:

— Ты что, не с той ноги встал сегодня, Лестер?

Он вытаращился. Голос Бога, а прибаутка — его родной матери. Истинное чудо.

— Нет, Господи, нет!

— Тогда еще раз прочитай. Что я тебе растолковываю?

— Здесь что-то о сумасшествии. Или об ослеплении.

— Какое из этих действий более возможно, как ты думаешь?

Лестер сравнил стихи. В них повторялось единственное слово — слепота.

— Бог, это… это мне знамение?

Господь ответил ему «да».

— Да, воистину, но не твоя слепота, потому что сейчас глаза твои видят яснее. Ищи ослепленного, который сошел с ума. Когда ты его увидишь, тебе нужно поведать своей пастве, что Ренни проделывал здесь, и о своем участии в этом. Вы оба должны поведать. Мы еще поговорим об этом, а сейчас Лестер, иди спать. С тебя капает на пол.

Лестер так и сделал, но сначала вытер небольшие лужицы крови возле пюпитра.

Проделывал это на коленях. Пока вытирал, не молился, однако повторял прочитанные из Библии стихи. Ему значительно полегчало.

Пока что он может проповедовать в общем о грехах, которые могли послужить причиной появления этого непонятного барьера между Миллом и внешним миром; а тем временем будет искать свое знамение. Слепого мужчину или женщину, которые сошли с ума, воистину, аминь.