Эллис Питерс - Ярмарка Святого Петра (Хроники брата Кадфаэля - 4)

- Мне нужно восстановить каждый свой шаг, начиная с пристани, с того момента, как ты передал меня с рук на руки моим приятелям. Все, что было до того, я хорошо помню, но после того как купец огрел меня дубинкой, у меня ноги подкашивались и мысли путались, и убей меня Бог, ежели я могу сказать, кто из парней увел меня с берега. Вот с этого, пожалуй, и следует начать. Ты их знаешь, брат?

- Одного знаю, - сказал Кадфаэль, - это рассыльный Эдрика Флешера. Имя второго мне не известно, но я его хорошо запомнил. Высокий крепкий парень, вдвое шире тебя в плечах. Волосы у него словно пакля.

- Это Джон Норрис! - Филип прищелкнул пальцами. - Вроде бы я видел его в тот вечер. Ну да ладно. Этого пока достаточно. С них я и начну. Попробую узнать, где они меня оставили или где я от них сам отбился, потому как в таком состоянии вполне был на это способен. Мне было не место в компании добрых христиан. - Юноша поднялся и перебросил тунику через плечо. - Ну что ж, сегодняшним вечером я попытаюсь разобраться в событиях того, злосчастного. Дай Бог, чтобы мне это удалось.

- Ты славный парень! - промолвил Кадфаэль. - От всего сердца желаю тебе удачи. Но у меня будет к тебе просьба. Как я понимаю, в тот раз ты побывал в нескольких питейных заведениях и наверняка пройдешься по ним и сегодня. Так вот, будь повнимательнее. - И монах основательно втолковал юноше, что именно ему надлежит искать. - У этого человека от обшлага примерно до локтя распорот левый рукав. Туника красновато-коричневая, а кромка подшита светлой льняной нитью. Поглядывай и на тех, кто щеголяет в одних рубахах, вдруг да приметишь длинный порез на левой руке - скорее всего, с внутренней стороны - или свежую повязку. Он мог перевязать руку, если рана еще кровоточит. Но если ты увидишь его, ради Бога, не пытайся задержать и не вступай с ним в разговоры. Просто попытайся разузнать, кто он и где его найти, а потом сообщи мне.

Филип внимательно выслушал монаха, кивая головой при упоминании каждой детали, которую следовало запомнить, а потом спросил:

- Значит, этот тип с порезанной рукой убил перчаточника? И ты считаешь, что он же повинен в смерти мастера Томаса?

- Скорее всего. Но даже если это два разных человека, они хорошо знают друг друга и состоят в заговоре. Ежели найдем одного из них, то и другой от нас не уйдет.

- Я буду все примечать, не сомневайся, - пообещал Филип и зашагал к воротам, горя желанием поскорее приступить к поискам.

По прошествии времени брат Кадфаэль мысленно часто возвращался к. последовавшим вскоре событиям и думал о том, может ли молитва оказывать воздействие на прошлое, так же как и на будущее. Казалось бы, того, что свершилось, уже не изменить, однако монах сомневался, что все обернулось бы именно таким образом, если бы, расставшись с Филипом, он не устремился в церковь, страстно желая попросить Господа помочь ему в поисках, которые до сей поры оставались совершенно безрезультатными. Впрочем, насколько мог припомнить Кадфаэль, еще ни один богослов не дерзнул коснуться этой весьма сложной и деликатной проблемы, опасаясь, возможно, обвинения в ереси.

Так или иначе, пропустив несколько служб и ничего не добившись, Кадфаэль чувствовал потребность предстать со своими тревогами и сомнениями перед тем, кому все ведомо и в чьей власти разрешить любые загадки. Монах избрал для молитвы ту самую часовню в приделе, из которой накануне утром после погребальной мессы вынесли гроб с телом мастера Томаса. Там Кадфаэль опустился на колени и погрузился в молитву. До сих пор его усилия были подобны потугам человека, пытающегося сдвинуть гору, теперь оставалось лишь уповать на Бога, ибо известно: гора сама сдвинется с места, коли будет на то воля Всевышнего. Монах попросил Господа даровать ему терпение и смирение, затем вознес молитву за упокой души мастера Томаса, за счастье и благополучие Эммы и дитяти, которого ждала чета Берингаров, Филипа Корвизера и его натерпевшихся страху родителей и за всех тех, кто, столкнувшись с обидой и несправедливостью, порой забывает прибегнуть к помощи власти большей, нежели власть шерифа.

Наконец пришло время подниматься с колен и возвращаться к делам, забросить которые Кадфаэль не мог, какие бы заботы ни отвлекали его. Уже шестнадцать лет он выращивал травы в маленьком монастырском садике и готовил из них целебные снадобья, известные далеко за пределами аббатства. И хотя брат Марк был самым преданным и бесценным его помощником, Кадфаэль счел, что негоже перекладывать свои обязанности на плечи молодого монаха и надолго оставлять его наедине с травами и снадобьями. Облегчив сердце молитвой и как бы переложив часть тяготившего его бремени на несравненно более могучие плечи, монах поспешил в свой садик, где его радостно встретил брат Марк, с облегчением вздохнувший при виде своего наставника.

В жаркий солнечный день запах трав был особенно силен, и их пьянящее благоухание ощущалось далеко за пределами сада. Связки и пучки листьев и трав, сушившихся под навесом, шуршали в волнах теплого воздуха, хотя в саду почти не чувствовалось дуновения ветерка. Даже бревна сарайчика, пропитанные предохраняющим от гнили маслом, казалось, испускали ароматное тепло.

- Я уже закончил готовить бальзам для заживления ран, - сообщил довольный собой брат Марк. - Я собрал все поспевшие маковые коробочки, но вскрывать их и высыпать семена пока не стал. Наверное, их лучше будет подсушить на солнышке еще денек-другой.

Кадфаэль помял пальцами одну коробочку, после чего одобрил решение своего ученика.

- А как насчет, настойки из дудника для лазарета? - спросил он.

- Брат Эдмунд присылал за ней полчаса назад, и она тогда уже была готова. А главное, - похвастался Марк, убирая на полку маленькие глиняные мисочки, предназначавшиеся для сортировки семян, - ко мне обратились за помощью. Сразу после обеда пришел конюх с порезанной рукой. Сам-то он сказал, что напоролся на гвоздь в конюшне, когда потянулся за упряжью, но, похоже, на самом деле его полоснули ножом. Порез был не слишком чистый и мог загноиться. Я промыл рану и смазал твоим бальзамом из гусиной травки. Мне кажется, вчера вечером эти парни играли в кости где-нибудь на сеновале да и рассорились. Вот кто-то и кинулся на него с ножом. Правда, сам конюх ни за что не хотел в этом признаваться. - Брат Марк отряхнул руки и с улыбкой закончил: - Вот и все. Денек выдался не особо хлопотливый, зря ты беспокоился.

Но, взглянув на лицо брата Кадфаэля, молодой монах в изумлении поднял брови.

- Что с тобой? - спросил он. - У тебя глаза на лоб полезли. Вроде бы я ничего особенного не сказал.

"Я вдобавок еще и рот разинул", - спохватился Кадфаэль, подумав о тщете человеческих усилий и о том, сколь нежданной и незаслуженной может быть порой награда. "Впрочем, - поправил себя монах, - эту награду нельзя счесть незаслуженной, потому как удача улыбнулась брату Марку, вовсе ничего для себя не просившему".