Роберт Силверберг - Лагерь Хауксбиль

- Разве тебе не колет уши, когда ты слышишь, как твой рот произносит такие слова, Джек?

- Предупреждаю, вам лучше не допускать личных выпадов, чтобы вывести меня из равновесия, - тихо произнес Бернстейн. - Вам, скорее всего, не понять те побуждения, которые обусловили мой переход на сторону правительства, и я не намерен обсуждать их с вами. Здесь допрашиваю я, а не вы.

- Надеюсь, скоро придет твоя очередь.

- Очень в этом сомневаюсь.

- Когда нам было по шестнадцать лет, - сказал Барретт, - ты говорил о правительстве, как о волчьей стае, пожирающей мир. Ты предупреждал меня, что если во мне не пробудится сознательность, то я стану еще одним рабом в мире, полном рабов. А я сказал, что лучше быть живым рабом, чем мертвым бунтовщиком, помнишь? Ты меня разделал под орех за такие слова. Но теперь ты в этой волчьей стае. Ты живой раб, а я скоро стану мертвым бунтовщиком.

- Наше правительство отменило смертную казнь, - сказал Бернстейн, - а я не считаю себя ни волком, ни рабом. А вы своими словами просто демонстрируете свои заблуждения, пытаясь защитить воззрения шестнадцатилетнего юнца от мнения взрослого мужчины.

- Чего же ты от меня хочешь, Джек?

- Во-первых, согласия с тем описанием вашей деятельности, которое я только что прочел, и, во-вторых, вашей помощи, чтобы мы могли получить информацию о руководстве Фронта Национального Освобождения.

- Ты забыл еще одно. Ты также хочешь, чтобы я называл тебя Джекобом, Джек.

Лицо Бернстейна осталось серьезным.

- Если вы будете сотрудничать, я могу обещать вам удовлетворительное завершение расследования.

- А если нет?

- Мы не мстительны, но мы принимаем меры по защите безопасности граждан, устраняя из их окружения тех, кто угрожает национальной стабильности.

- Но так как вы не убиваете людей, - сказал Барретт, - то ваши тюрьмы должны быть жутко переполнены, если только слухи об изгнании в прошлое не правдивы.

Казалось, впервые броня самообладания была пробита.

- Верно? Значит, Хауксбилль на самом деле построил машину, которая дает вам возможность вышвыривать узников назад во времени? Вы вскармливаете нас динозаврам?

- Возможность ответить на мои вопросы я предоставлю вам в другой раз, - проговорил Бернстейн, будто обожженный крапивой. - Вы мне скажете...

- Ты знаешь, Джек, забавная штука произошла со мной в лагере предварительного заключения. Когда полиция взяла меня тогда, в Бостоне, то скажу честно, я уже не возражал. Я потерял интерес к революции. Я колебался в тот день точно так же, как тогда, когда мне было шестнадцать и ты вовлек меня во все эти дела. Случилось так, что я потерял веру в возможность революционного преобразования нашего общества. Я разуверился в том, что мы когда-либо сможем свергнуть правительство, и понял, что просто плыл по течению, становясь все старше и старше и тратя свою жизнь на воплощение тщетной большевистской мечты, сохраняя при этом бодрое выражение лица, чтобы не отпугнуть от движения молодежь. Именно тогда я почувствовал, что прожил жизнь зря. Поэтому мне стало все равно, арестуют меня или нет.

Могу поспорить, что если бы ты пришел ко мне и устроил допрос в мой первый день пребывания в тюрьме, я рассказал бы тебе все, что ты пытаешься узнать, потому что мне просто до чертиков наскучило сопротивляться. Но теперь я нахожусь под следствием то ли шесть месяцев, то ли год, точно не могу сказать, и это весьма интересно подействовало на меня. Я снова стал упрямым. Я попал сюда безвольным и сломленным, но с каждым днем пребывания здесь укреплялся мой дух, и теперь я стал более стойким, чем когда-либо. Разве это не интересно, Джек? Мне кажется, это не делает тебе чести как следователю по делам особо опасных преступников, и я сожалею об этом.

- Вы напрашиваетесь на то, чтобы к вам применили пытки, Джим.

- Я ни на что не напрашиваюсь, я просто рассказываю.

Барретта вернули в ванну. Как и в прошлый раз, он не имел ни малейшего представления о том, сколько времени он в ней провел, но ему казалось, что на этот раз пребывание в ванне было более длительным, и он чувствовал себя более слабым, когда его оттуда извлекли. Его невозможно было даже допрашивать после этого в течение трех часов, так как он не переносил любой звук.

Несмотря на все старания, Бернстейн вынужден был отступить и ждать, пока не повысится болевой порог. После этого Барретта подвергли физическим пыткам, но он их выдержал.

Бернстейн попытался обращаться с ним подружелюбнее. Предложил сигареты, отключил сдерживающее поле, стал вспоминать дни их молодости. Они спорили по различным идеологическим вопросам. Вместе смеялись, шутили.

- Теперь ты поможешь, Джим? Только ответь на несколько вопросов.

- Тебе не нужна информация, которую я могу дать. Все это есть в моем деле. Тебе нужна символическая капитуляция. Ну что ж, я буду держаться до конца. Тебе не останется ничего другого, как отступить и передать дело в суд.

- Суд может состояться только после того, как ты подпишешь заявление, - сказал Бернстейн.

- В таком случае тебе придется продолжить следствие.

Но в конце концов его одолела скука. Он устал от бесконечных погружений в ванну, от яркого света, от электронного зондирования, от подкожных вливаний, от внезапных вопросов, ему надоело видеть осунувшееся лицо Бернстейна, а передача дела в суд казалась единственным выходом из создавшегося тупика. И Барретт подписал признание, которое подсунул ему Бернстейн. Он представил список руководителей Фронта Национального Освобождения. Фамилии были вымышленными, и Бернстейн знал это, но был удовлетворен. Именно видимости капитуляции он и добивался.

- Суд состоится на следующей неделе, - объявил Бернстейн.

- Поздравляю, - сказал Барретт. - Ты мастерски поработал, чтобы сломить мой дух. Я потерпел полное поражения. Моя воля сломлена. Я сдался во всех отношениях. Ты преуспел в своей профессии, Джек.

Взгляд, которым удостоил его Джекоб Бернстейн, был сплошной серной кислотой.

В объявленное время начался суд. Не было ни присяжных, ни судебных поверенных. Перед пультом компьютера восседал правительственный чиновник. Признание Барретта ввели в логические цепи машины. Устное заявление Барретт сделал прямо перед микрофоном, встроенным в пульт. В ходе судебной процедуры надо было обозначить дату поступления новых сведений по делу, и благодаря этому Барретт узнал, что было лето 2008 года. Он провел в предварительном заключении двадцать месяцев.

- Вердикт: виновен по всем пунктам обвинения. Джеймс Барретт, мы приговариваем вас к пожизненному заключению с отбыванием наказания в лагере "Хауксбилль".

- Где, где?

Ответа не последовало. Его увели.