Сергей НАУМОВ - Iskatel 1979 3

Когда, по моим расчетам, ему стало около 20 лет, я ре­шил, что пора приступать. Гарро приехал за мной. Его мальчики взяли ящик, куда я упаковал усыпленного двой­ника, и через несколько часов я был уже с ногой».

«Значит, вы отрезали ногу у живого человека? — не вы­держал я. — Как мог Гарро пойти на это?»

«Ну, во-первых, Гарро должен был делать все, что я приказывал. Он был полностью в моих руках, поскольку я знал о нем кое-что. А потом, что страшного в том, что мы сделали? — равнодушно сказал дядя. — Ведь я же сам создал этого двойника. Из собственной клетки». «Но ведь это был настоящий, живой человек!»

«Шивой — да, но разве это был человек? Он еще ниче­го не понимал, он, так сказать, был отключен от внешнего мира, и мозг его был чище мозга новорожденного. Поверь, страшного в этом ничего нет».

Я не мог прийти в себя от охватившего меня ужаса. Дя­дюшка, мой дядюшка Роберт… Неужели он способен на такое?!

«Как ты понимаешь, — продолжал дядя, — когда у ме­ня болела печень, пришлось поступить таким же образом. Ведь первого . я вынужден был усыпить окончательно. Не возиться же с этим одноногим недоумком всю жизнь только из-за того, что когда-нибудь тебе может потребо­ваться от него еще какая-то запасная часть. Гораздо проще сделать новою.

Но когда Гарро вскрыл меня, пересаживая печень, он обнаружил, что организм мой внутри весь поражен мета­стазами рака. Спасти меня уже было невозможно, хотя месяц-

fyroft я мог еще протянуть. Да, тут было над чем подумать.знал, что могу создать себе двойника, но в данном случае помочь он мне, в общем-то, не мог. И все-таки я должен был использовать то, что умел. И тут, сейчас уже не помню в связи с чем, я неожиданно вспомнил О компьютерах. Если бы ты проторчал в университете подольше, то знал бы, какая это замечательная штука. Я вспомнил, как однажды, когда я заказывал какие-то приборы в одной фирме по производству электронно-медицинского оборудования, директор рассказал мне об интересном заказе, ко; торыи они получили от некоего Рене Деллэна. Так вот, этот самый Деллэн разработал так называемый психошлем, & помощью которого компьютер мог бы улавливать биотоки, выделяемые как работающим, так и находящимся в покое человеческим мозгом. Нужен был только дешифратор им­пульсов, чтобы ввести эту информацию мозга в компьютер. Фирма взялась изготовить и его».Тогда этот прибор не заинтересовал дядю. Но потом, когда он узнал, что жить ему осталось всего ничего, он вспомнил об этом изобретении. Дядя понял, что с помощью такого шлема и дешифратора он сможет ввести в компьютер не только находящуюся в мозгу информацию, но и свое са­мосознание.«Так вот, вспомнив все это, — продолжал дядя свой рас­сказ, — я решил объединить эти приборы. Я знал, что могу создать себе двойника с совершенно нетронутым, чистым мозгом, потом передать в компьютер всю свою мозговую информацию и самосознание, а компьютер вложит все это в мозг моего двойника. И он ничем не будет отличаться от меня, разве только возрастом. Так это даже хорошо. Мысли будут мои, то есть он будет мною. Короче, это буду я, в другой, более молодой оболочке, не подверженной недугам.Сложность заключалась в одном. Нас не могло быть двое. Я знал свой характер и понимал, что сам не допущу существования меня второго и сделаю все, чтобы остаться одному. Но беда в том. что я, второй, буду мыслить так же и, значит, конфликт неминуем. Меня, старого, должен был кто-нибудь убить, как только передача интеллекта и само­сознания закончится.Двойника я вырастил довольно быстро. За это время уда­лось достать компьютер, и мне сделали два специальных шлема, ведь передача должна была состояться сразу в двух направлениях — от меня, старого, в компьютер и от компьютера в меня, нового. Когда все это было готово, я отправил тебя в Ниццу, а тут еще вовремя сын вызвал ку­харку и дворника.Как только мы остались вдвоем с горничной, я популярно рассказал ей все и, вручив пистолет, приказал ей выстре­лить в меня, старого, как только на шлеме зажжется лам­почка, показывающая, что из мозга взято уже все, что только в нем было. Она сначала отказывалась, но я долго уго­варивал ее, и она поддалась. Да иначе и быть не могло, ведь она любила меня и готова была выполнить все, что я прикажу. Ну и… вернувшись из Ниццы, ты увидел меня помолодевшим и здоровым…»«А что же было дальше с горничной? Ты ее. уволил?» — зачем-то спросил я, уже догадываясь, как мой миленький дяденька Реймон поступил с ней.«Нет, — ответил он совершенно спокойно. — Когда я снял шлем, она сидела на полу и рыдала. Пистолет валялся рядом. Я поднял его и выстрелил… Она могла проболтаться.Но я, как ты, наверное, понимаешь, вызвал тебя не для того,, чтобы покаяться в грехах. Дело в том, что в моих расчетах произошла досадная ошибка. У меня опять рак. Не знаю точно, возможно, мой организм генетически пред­расположен к нему или же это просто совпадение, но это так. П, значит, я вынужден проделать все в самого начала. А поможешь мне в этом ты».Я был настолько поражен всем услышанным, что даже не стал возражать. Мы поднялись на третий этаж, и он от­крыл дверь. В полумраке, который царил там, я разглядел огромные столы, заставленные многообразными колбами, мензурками неимоверных форм и размеров и большим ко­личеством приборов, совершенно непонятных мне. Мы про­шли в следующую комнату. Там стояли два одинаковых дивана, стулья, стол и компьютер в углу. На столе, возвы­шались два шлема, очень похожие на те, которыми женщи­ны в парикмахерских пользуются для сушки волос. На од­ном из диванов кто-то лежал.«Взгляни-ка на меня, нового, — сказал мне дядя таким спокойным голосом, как будто он и не рассказывал только что обо всех мерзостях, которые совершал. Он повернул выключатель. — Вот видишь, он совершенно такой же, ка­ким был я, когда ты вернулся из Ниццы. Сейчас он спит. Так и должно быть. В таком состоянии он лучше все вос­принимает. Минут через пятнадцать после тою, как все за* кончится, он проснется. Ты понял, что должен делать? Как только на моем шлеме зажжется вот эта лампочка, — он указал на маленькую лампочку рядом с проводами, соеди­нявшими шлем с металлическим ящиком, — ты застрелишь

меня, старого. Да! — спохватился дядя. .– – Ты умеешь стрелять?»Я сказал, что умею. Тогда он встал, надел шлем на спя­щего, потом зачем-то улыбнулся мне и, надев второй шлем, лег на соседний диван. Мне было не по себе. Дерна писто­лет в правой руке, я спустился в дядин кабинет, налил в стакан джина, выпил. В голове теснились различные мыс­ли. Я был в ужасе от того, что услышал, но не знал, что могу предпринять, хотя прекрасно понимал, что делать что– то нужно. Нельзя же допускать, чтобы мой дорогой дядюш­ка Реймон и дальше продолжал творить все это.Неожиданно мелькнула мысль, а не собирается ли он и со мной поступить так же, как с той –горничной? Уж не по этой ли причине он приказал мне приехать на машине? Кто меня видел? Да никто. Прилети я самолетом…Все, что произошло дальше, я помню смутно. Я был как во сне. Когда я поднялся в лабораторию, лампочка на шле­ме еще не зажглась. И все же я выстрелил… Два раза… Ни тот, ни другой не успели даже охнуть. Потом я сбежал на первый этаж, рванулся было к двери, но… вернулся и щелкнул зажигалкой…И не думайте, что я жалею об этом. Когда я вспоминаю все, что увидел в лаборатории, и то, что рассказал дядя в последнюю ночь, то понимаю, что не мог поступить иначе. Любое зло должно быть наказано.Анри Jlanepo замолчал. Глаза его горели, и Тексье ви­дел, что племянник действительно не жалеет о том, что совершил.

Ал. АЗАРОВ

ОСТРОВИТЯНИНПо ее сть14Человека можно запугивать до известного предела. После чего наступают апатия и безразличие. Я перешел рубеж страха, и теперь мне все равно. Угрозы Петкова попросту не доходят до меня; я пропускаю их мимо ушей и всматриваюсь в темное пятнышко на стене — след от выпавшего гвоздя. Когда оно исчезнет, все на какое-то время кончится. Так уже было — три или четыре раза, — и всегда исчезновение следа предшествовало потере сознания. — Воды, Бисер!.. Живо!Окончание. Начало в предыдущем выпуске.Ледяные струйки льются мне на голову, попадают за шиво­рот. Рубашка давно уже мокра и липнет к телу. Я перевожу взгляд с пятна на свои колени, низ живота; красные полосы и потеки на белом полотне бледнеют, смываемые водой, и ро­зовые капли ползут по коже.

—   Багрянов, — раздельно произносит Петков. — Прекрати те упрямиться. Вы слышите меня, Багрянов?