Планета ужаса - Эдмонд Мур Гамильтон

— Почему не подходит, Фарлисс? — спросил Дванн у владельца магазина. — Как один из главных торговцев Ноттсвилля, вы должны хвалить достопримечательности этого района, а не порицать их

— Я всего лишь сказал, что не думаю, что эти западные холмы — хорошее место для отдыха, и я действительно так считаю, — упрямо сказал Фарлисс и многозначительно добавил: — Вы хотели что-то купить, доктор?

— Мясо, хлеб и другие продукты, необходимые для животных, — ответил Дванн, протягивая ему список. — Боумен слишком занят, чтобы прийти сегодня, и мне пришлось взять это на себя.

Я кивнул ему и направился к двери, но он остановил меня.

— Не уходите, мистер Джеймсон. Я поеду назад через несколько минут, и поскольку дорога проходит прямо мимо вашего коттеджа, могу подвезти вас.

Я поблагодарил его и стал ждать. Фарлисс быстро приготовил для доктора большие пакеты с мясом и поменьше с другими продуктами.

Дванн погрузил их на заднее сиденье своего универсала, и мы поехали по единственной улице Ноттсвилля под взглядом владельца магазина, который наблюдал за нами, стоя в дверях. В конце деревни доктор повернул на запад, проехав по мосту через узкую реку Рид, и машина начала взбираться на склон одного из холмов.

ХОЛМЫ МАЯЧИЛИ ПЕРЕД нами — зеленые цепочки покрытых лесом возвышенностей, одна гряда за другой. На ближайших холмах виднелись компактные белые строения ферм, поблескивающие то тут, то там в лучах утреннего солнца, но дальше на запад склоны и гребни, казалось, покрывал только лес.

Доктор Дванн резко выкручивал руль, поднимаясь по крутым и узким грунтовым дорогам.

— Это прекрасный регион, мистер Джеймсон. Надеюсь, Фарлисс не испортил вам отдых своими речами.

— Нет, он просто рассказал мне о странном собачьем лае, который слышали в этих горах, и этого едва ли достаточно, чтобы заставить меня уехать, — сказал я, улыбаясь.

Однако лицо моего спутника внезапно стало серьезным и раздраженным.

— Так вот о чем говорил Фарлисс! И он, без сомнения, собирался сказать вам, что мы с Боуменом… — Он на мгновение замолчал. — Но это становится просто нелепым! Если Фарлисс и остальные люди в Ноттсвилле не прекратят свои глупые сплетни, я позабочусь, чтобы их заставили это сделать!

— Что все это значит? — озадаченно спросил я его.

— Это мешанина слухов, распускаемых теми мужланами, у которых недостаточно ума, чтобы принять рациональное объяснение, — убежденно сказал Дванн. — Суть их в том, мистер Джеймсон, что я и мой коллега, доктор Боумен, занимаемся у себя дома какими-то страшными научными ужасами. Видите ли, мы с Боуменом выбрали эти холмы для нашей зоологической исследовательской станции, главным образом, потому, что здесь достаточно места и в то же время мы более или менее изолированы от любопытных. Почти два года назад на одном из этих холмов было построено здание нашей лаборатории. Наша работа заключается в изучении интеллекта животных, определении влияющих на него факторов, измерении его пределов, тестировании способности к обучению и тому подобном. Мы работали с собаками, полицейскими псами, как с наиболее доступными и простыми в обращении подопытными животными. Ну, и наши эксперименты вполне понятны и нормальны, но местные жители предпочитают верить, что мы занимаемся какими- то отвратительными опытами на собаках — только потому, что мы не позволяем животным разгуливать по нашему дому по собственной воле! Люди распускают слухи о всевозможных странных собаках или собакоподобных зверях, которых видели или слышали вокруг нашего дома по ночам, и каждая бродячая собака, которая тявкает в ответ на лай наших овчарок на этих холмах, считается еще одним доказательством наших темных дел.

— Так вот что имел в виду Фарлисс, когда спрашивал меня, не слышал ли я странного лая! — понял я, и доктор Дванн кивнул.

— Да, поскольку ваш коттедж находится на холме, соседнем с нашим холмом, вам будет лучше слышно, чем мы занимаемся

— Все это довольно нелепо, — признал я. — Надеюсь, это не помешает вашей работе.

Ученый пожал плечами.

— Мы с Боуменом не обращаем на сплетников особого внимания. Но меня раздражает, что они рассказывают эту чепуху незнакомцам, приезжающим в Ноттсвилль. Но вот и ваш коттедж, — добавил он. — Как я уже сказал, наш дом на соседнем холме. Возможно, его будет немного видно отсюда.

Мы преодолели последние крутые повороты грунтовки и поднялись на поросшую лесом вершину холма, где примостился мой маленький коттедж. Взглянув на глубокую долину, которая отделяла меня от гребня более высокой гряды холмов в миле или двух к западу, я действительно смог разглядеть серую громаду здания, окруженного высокой стеной и наполовину скрытого за деревьями.

Доктор Дванн достал и машины мои свертки.

— Скоро увидимся, мистер Джеймсон, — сердечно сказал он. — Мы с Боуменом так заняты, что у нас не бывает гостей, но я могу заглянуть к вам по пути в деревню.

— Пожалуйста, заходите, — пригласил я его. — И я также буду рад познакомиться с вашим коллегой.

Дванн уехал — его машина спустилась с вершины моего холма в долину, а затем поднялась по крутому склону следующей возвышенности. Я вошел в коттедж с мысленной пометкой, что с Дванном и Боуменом можно будет вести какие-нибудь интеллектуальные беседы, которых я, очевидно, не мог ожидать от подозрительных и склонных к сплетням местных жителей.

Слухи, о которых рассказал мне доктор Дванн, всплыли в моей памяти в ту же ночь. Я покончил с простым ужином, который сам себе приготовил, и удалился на крыльцо маленького коттеджа, чтобы покурить и понаблюдать, как темнота опускается на покорно погружающиеся в нее холмы к северу и западу от меня. К тому времени, как я поднялся, чтобы войти в дом, ночная тьма была полной.

Вытянув руку, чтобы выбить пепел из трубки, я внезапно услышал в ночи звук, который на мгновение заставил меня застыть на месте. Это был собачий вой, протяжный лающий вопль, донесшийся с холмов на северо-западе, и через мгновение за ним последовало еще несколько таких же воплей, слившихся в протяжный лающий хор.

В этом лае было нечто такое, что заставило меня задержаться на крыльце в темноте и прислушаться. Это, несомненно, были голоса собак, быстрый визгливый лай, за которым следовал протяжный вой, и все же в них было что-то несобачье — необычная глубина тона и хрипотца. Я сразу вспомнил, что Фарлисс рассказывал мне о странном лае.

Затем, когда стихший было вой раздался снова, я сказал себе, что просто позволяю словам Фарлисса повлиять на мой слух, и вошел внутрь. К тому времени, как я зажег лампу и устроился рядом с ней с книгой, я уже выбросил все это