Олег Таругин - СПЯЩИЙ ГОРОД

На этом «подготовительный этап» был завершен, и генерал, построив бойцов (как своих, так и зельцевских), провел краткую беседу о важности предстоящей экспедиции и возложенной на их плечи задачи. Учитывая, что Юрий Сергеевич никогда не был сторонником долгих и бесплодных рассуждений (и однажды едва не поплатился за это партбилетом и соответственно карьерой, не сойдясь во мнении по поводу длительности ежедневных политзанятий со своим замполитом), его речь получилась весьма короткой (четырнадцать слов – если бы кто-то задался целью их подсчитать), но эмоциональной…

В это же время Обира, незаметно ушедшая с площади сразу после укладки контура и Окуневского энтомологического демарша, занялась настройкой телепортационной установки. За оставшийся до назначенного срока час ей предстояло сделать еще довольно много, и прежде всего она, уже не стараясь остаться незамеченной для бортового компьютера станции, должна была нащупать точное и безопасное для людей место входа. Кроме того, требующее напряженной работы мысли занятие позволяло ей хотя бы на какое-то время не думать о близкой разлуке с майором– как и генерал, Хранительница считала, что шансы людей на благополучное возвращение ничтожно малы…

* * *

– Ну, вроде все…

Анаболик мягко подпрыгнул, проверяя надежность креплений забитой под завязку двойным боекомплектом разгрузки. Восемь запасных акаэсовских магазинов (плюс два скрепленных друг с другом черной изолентой – в автомате), пять гранат в кармашках разгрузки и на «внешней подвеске», НРС в вертикальных ножнах, подсумок с сорокамиллиметровыми гранатами для подствольника и, наконец, темно-зеленая труба РПГ-26 за спиной – почти двадцать килограммов смертоносного груза, который, возможно, даст ему шанс остаться в живых. Впрочем, остальные – Окунь, Нос, Глаз и сам майор – выглядели столь же устрашающе и несли на привычных к солдатской лямке плечах не меньше. С той лишь разницей, что у Московенко при себе еще были пистолет и радиостанция, а Окунев нес толстую двуручную трубу РПО («Я прям кипятком писаю, когда у меня в руках эта байда – приятно знать, что можешь одним движением пальца полгорода спалить»). Однако первое впечатление врага о видимой неповоротливости увешанных снаряжением спецназовцев было бы и его последним – грушным спецам было не привыкать работать с дополнительными килограммами на плечах. Что касается зельцевских пехотинцев, то их боевая выкладка была куда более скромной (хотя по количеству запасных магазинов к МП-40*note 57 они вполне могли тягаться со спецназовцами – по восемь на человека, в двух нагрудных подсумках – по четыре штуки в каждом). Зато с гранатами у представителей «победоносного вермахта» было туговато – каждый боец получил их только по две штуки. Преобразился и сам капитан – песочного цвета китель был аккуратно стянут ремнями портупеи, на которых, помимо желтой кожаной кобуры, теперь висели и упомянутые подсумки, и даже широкий плоский пехотный штык, три гранаты (себе, как командиру, Зельц позволил взять на одну больше) были заткнуты рукоятями за поясной ремень, и только на голове покоилась привычная потрепанная и выцветшая фуражка с пылезащитными очками по околышу. Не был забыт и «прекрасный ранцевый огнемет», двадцатилитровая канистра и жерло ствола которого выглядывали из-за спины одного из солдат. Стремясь наиболее полно исполнить полученный приказ, касающийся лишнего веса, Зельц не разрешил своим бойцам взять с собой не только каски, но даже и термоски-аптечки (о двенадцатикилограммовом МГ-34 речь вообще не шла – к величайшему сожалению Зельца). Единственное послабление, которое позволил капитан, касалось литровых фляжек с водой – сказались проведенные в пустыне месяцы.

Доложив «господину генералу» о готовности, Зельц закурил и отошел в сторонку – видимое безразличие к происходящему давалось ему нелегко. Видимо, почувствовав это, Московенко составил ему компанию (курил он нечасто) и примерно на половине сигареты спросил:

– Боитесь, Ольгерт?

– А вы? – Зельц выпустил дым и неожиданно посмотрел майору прямо в глаза. – Боитесь?

– Да, – честно, без раздумий, ответил тот. – Не поверите, капитан, но – боюсь. Никогда не боялся – а тут боюсь! Не погибнуть боюсь и даже, – замялся Московенко, словно решая, стоит ли это говорить, – не вернуться – боюсь не выполнить задание… Знаете, Зельц, если все получится – честное слово, уйду на гражданку: хватит с меня всего этого. Заберу Обиру – и уеду. – Он рубанул ладонью воздух и, словно испытав стыд за сказанное, неуверенно спросил: – А? Как думаете?

Зельц помолчал – вопрос был слишком уж неоднозначным – и ответил:

– Думаю, вы правы, Алекс… Но, знаете, вам проще, а что мне делать? Я всей душой ненавижу войну, но я офицер, мне непозволительны подобные мысли. Однако я, наверное, предпочел бы не вернуться из этого боя… Я слишком многое узнал о будущем, чтобы жить как прежде… Понимаете?

– Д-да… – Московенко почувствовал, что разговор свернул в какое-то непредвиденное русло, и он, вместо того чтобы успокоить своего союзника, наоборот, затронул какую-то и без того более чем напряженную струну его души: – Знаете, Ольгерт, давайте сначала вернемся, а уж потом подумаем, как быть дальше, ладно?

– Ладно… – вздохнул тот и, выбросив докуренную до фильтра сигарету, повторил: – Ладно, Алекс…

* * *

Появление Хранительницы стало своего рода сигналом к действию – спецназовцы (а за ними и солдаты Зельца) вскочили, приветствуя хозяйку Спящего Города одобрительным гулом, – идущая через площадь женщина просто не могла оставить мужчин равнодушными. Даже несмотря на угнездившуюся темными кругами вокруг прекрасных глаз печаль предстоящей разлуки, Обира была очаровательна. Особенно в том самом не любимом ею ритуальном плаще, который она неизвестно с какой целью вновь накинула на плечи, – колышущиеся в такт ходьбе складки материи, скрывающей прекрасное тело, порождали в душах наблюдавших мужчин самые смелые фантазии…

Подойдя к стоящим в стороне офицерам, Обира остановилась и произнесла ставшим неожиданно бесцветным, словно вылинявшим за прошедшую ночь голосом:

– Все готово. Фокусировка портала начнется через… – Она взглянула на блестящий браслет на левом запястье, видимо заменявший ей часы, – пять минут… Пять минут… – обреченно повторила она, беспомощно взглянув в глаза Московенко и, не получив ответа (о том, каких усилий ему это стоило – промолчим), перевела взгляд на генерала. Юрий Сергеевич кивнул и пошел к ожидающим приказа спецназовцам, Зельц, не зная, как поступить, смущенно улыбнулся и, церемонно коснувшись губами руки Хранительницы, пробормотал: