Юрий Нестеренко - Приговор

— Благодарю, — ответил я. — А где я могу оставить нашего коня? И не

найдется ли для него овса? Я заплачу, — добавил я поспешно.

— Там за углом сарай, где стоит моя лошадь. Отодвинешь щеколду и

войдешь. Я ей недавно в кормушку овес засыпал, наверняка осталось еще.

Пусть твой тоже угощается. Щеколду потом не забудь снова закрыть!

Позаботившись о Верном (хозяйская лошадь оказалась гнедым

тяжеловозом, далеко не первой, однако, молодости, как и сам мельник), мы

вернулись в дом.

— Да вы, небось, еще и сами есть хотите? — сумрачно осведомился

хозяин.

— Не откажемся! — ответил я за двоих.

— Есть рыбная похлебка, вареная репа и ржаные лепешки. Я тут

по-простому живу, без разносолов.

Я заверил его, что мы не привередливы.

— Ну тогда пошли наверх… Меч свой только тут оставь. Э, да у тебя

еще и арбалет? Хороши же нынче мирные путники… Его тоже снимай.

Несмотря на неодобрительный взгляд Эвьет, я подчинился. Непохоже

было, чтобы здесь нас поджидала опасность, несмотря на медвежьи повадки

хозяина. Наш мир таков, что в нем скорее настораживает радушие, нежели

грубость… Да и, даже в наихудшем случае, на самом деле я ничем не

рисковал.

— Ты тоже можешь отложить свою дубину, — заметил я, кладя меч и

арбалет на громоздкую лавку справа от входа.

— Когда я приду в гости к тебе, тогда и будешь говорить, что я

могу, а что нет… — проворчал мельник и начал подниматься на второй

этаж по крутой лестнице, массивной и основательной, как, похоже, все в

этом доме, опираясь своей палицей о ступени. Мы последовали за ним.

Мельник привел нас в помещение, служившее ему, очевидно, кухней и

столовой. Указав нам на лавку возле стола без скатерти (оба предмета

мебели были сколочены все в том же грубо-тяжеловесном стиле), он

осведомился:

— Похлебку разогреть, что ль, или холодную будете?

— Лучше разогреть, — ответил я.

Старик, наконец, поставил свое оружие к стене (впрочем, в пределах

досягаемости) и разжег очаг при помощи своего факела, затем затеплил

огонек стоявшей на столе коптилки и загасил факел, сунув в кадушку с

водой. Подвесив котелок над огнем, он вдруг повернулся к Эвьет:

— А ты чего все молчишь? Немая, что ль?

— К чему лишние слова, если Дольф все говорит правильно, — пожала

плечами баронесса.

— Дольф? — прищурился мельник. — Я думал, он твой дядя.

— Ну да, дядя, — на ходу перестроилась Эвелина. — Но я зову его

просто Дольф, он сам так попросил. Он говорит, что, когда его называют

дядей, чувствует себя стариком.

— Эвьет, ты так выболтаешь все мои секреты, — изобразил смущение я.

— Вот что я тебе скажу, девочка, — произнес мельник, недобро

зыркнув в мою сторону. — Что бы он тебе ни наговорил — не бойся. Если ты

с ним не по своей воле, то только мигни — я его живо по стенке размажу,

кем бы он ни был.

Эвьет прыснула — настолько нелепым показалось ей такое

предположение.

— Нет, все в порядке, — весело пояснила она. — Никто меня не

похищал и не принуждал.

— Ну ладно, коли так. А ты, — он обернулся ко мне, — не серчай. Сам

знаешь, небось — люди, они всякие бывают.

Он поставил перед нами две глиняные тарелки (сам он, очевидно, уже

поужинал), положил деревянные ложки и продолжил свои расспросы:

— А что ж ты, да еще с девчонкой, по ночам путешествуешь?

— Так вышло, что ночь в дороге застала, — ответил я. — Мы здешних

мест не знаем. Хотели переправиться выше по течению, а там дорога прямо

в реку упирается… Хотя вообще-то ночь — самое безопасное время. Ибо

те, с кем лучше не встречаться, тоже люди и ночью предпочитают спать.

— Тоже верно, — хмыкнул мельник. — По нонешней поре день для

злодейств сподручнее. Хотя, смотря для каких… А моста выше нет, да.

Был раньше, хотя и не чиненый сто лет, по нему уж опасно ездить было, но

еще прошлой весной его совсем снесло.

— Что ж новый не наведут? Вроде речка неширокая, не так много

работы.

— А по этой речке граница графств проходит. На этом берегу

грифонские вассалы, на том львиные… Вы сами-то чьих будете?

— Ничьих, — ответил я поспешно, прежде чем Эвьет успела открыть

рот. — Мы из вольного города. И войну эту в гробу видали.

— Вот и правильно, — кивнул старик. — Я тоже ни за кого. Ко мне

муку молоть и те, и другие ездят. А мука — она и есть мука, ни на цвет,

ни на вкус не различишь, из чьего зерна она смолота…

— Как же ездят, если переправы нет?

— Ниже по течению брод есть. Но вообще ты прав, в последнее время с

того берега меньше клиентов стало. Хотя, может, им просто молоть

нечего… Ну, кажись, согрелось, — он опустил черпак в котелок,

осторожно попробовал, затем, сунув руку в рукавицу, снял котелок с огня

и разлил похлебку по тарелкам.

— Ездят, — продолжал он, усаживаясь на табурет напротив нас. — Хоть

и граница. Но мост строить не будут, нет — ни те, ни эти. Хотя обоим

нужен. Но — "как же так? Мы построим, а те будут пользоваться?"

— Могли бы договориться, чтобы работу пополам, — усмехнулся я,

поднося ложку ко рту.

— Э, "договориться"… Чтобы договориться, друг другу хоть на малый

грош доверять надо, — покачал головой мельник. — Ну ладно, вы ешьте,

разговорами сыт не будешь…

После того, как мы поужинали, хозяин показал нам комнату, где даже

обнаружились две кровати с набитыми сухой травой матрацами и подушками -

правда, без простыней и одеял, но уже и это было неплохо (я опасался,

что спать придется на каких-нибудь пыльных мешках).

— Ну ладно, девочке спать пора, — сказал он, — а с тобой давай еще

потолкуем. Говоришь, ты лекарь? Пойдем, может, присоветуешь что от

бессонницы…

Я кивнул Эвьет, одновременно указывая взглядом на дверную щеколду -

мол, запрись, когда я выйду. Она улыбнулась с видом "не учи ученого".

Придется, конечно, ее разбудить, когда я вернусь, но это меньшее зло,

чем спать с открытой дверью в чужом доме.

Мы с мельником возвратились на кухню, по-прежнему освещенную

огоньком коптилки.

— Существуют настойки из трав, способные погрузить человека в сон,

— начал я, — но они имеют скверное побочное действие. Как ни банально,

лучшее средство от бессонницы — это физический труд на свежем воздухе,

умеренная пища без излишков жирного и сладкого и, по возможности,

спокойная жизнь без потрясений. Но здесь всего этого, как я понимаю,