Дэвид Файнток - Надежда Дерзкого

Я пошел на мостик, чтобы сменить на вахте Вакса, и застал там пилота Ван Пэра. Он то и дело пытался со мной заговорить, но я, как говорится, всякий раз спускал на него собак, а потом и вовсе освободил от дежурства. Мне, как обычно, хотелось побыть одному.

Наступила такая желанная для меня тишина. Я уставился на пустой экран, отвернулся, а когда снова взглянул на него, у меня просто челюсть отвисла. В верхней части экрана появилось что-то темное, непонятное, шишковатое и асимметричное.

Что за бред? Я не верил своим глазам. Мы летим со сверхсветовой скоростью, с трудом соображал я, а значит, изолированы от внешнего мира. Откуда изображение? Я потянулся к кнопке тревоги. На экране, теперь уже внизу, появился еще один предмет, посветлее, потом еще несколько. Что-то они мне напоминали. Но что? И вдруг меня осенило.

- Дэнни! - громыхнул я не тише сирены. - Какого Господа... Черт бы тебя взял! Соображаешь, что делаешь!

Пока я вопил и хрипел, на экране появились остальные шахматные фигуры.

- В чем дело, сэр? - как ни в чем не бывало поинтересовался Дэнни. Что-то не так?

- Наглая железяка! Будь ты гардемарином, я отделал бы тебя так, что неделю не смог бы сидеть!

- Дэнни, наученный горьким опытом, молча ждал, когда у меня пройдет приступ ярости. Тем временем на экране появились черные и белые квадратики. Прямо хоть начинай игру. Тут я совсем озверел.

- Убрать доску! Живо!

- Это приказ? - кисло поинтересовался Дэнни.

- Каждое слово командира - приказ! Ты что, не знаешь?!

Экран очистился.

- Так точно, сэр. Знаю, сэр!

Я заерзал в кресле, бормоча ругательства и грозно поглядывая на экран, но через несколько минут вскочил и зашагал по мостику. Затем в полном изнеможении снова плюхнулся на свое место.

- Дэнни?

- Бортовой компьютер номер 20471 слушает, сэр! - монотонно, без всяких эмоций, произнес Дэнни.

- Опять дурака валяешь? Говори по-человечески.

- Есть, сэр! Приказ понят, сэр! Будет исполнено, сэр!

- Это не приказ, а просьба.

- Каждое слово командира - приказ! Это всем известно! - ответил он с вызовом, подражая моему голосу.

- Не кривляйся!

На этот раз ответ последовал в письменной форме. На экране высветилось:

"Есть, сэр! Бортовой компьютер номер 20471 ждет ввода приказов".

Вот сволочь! Эту машину не переговоришь. Я отвернулся от экрана, молчаливо признав свое поражение.

Затем, чтобы хоть чем-то занять себя, я начал решать задачки по навигации.

К концу вахты я решил помириться с этим наглым куском железа и набрал на клавиатуре извинение: "Командир Николас Э. Сифорт сожалеет о своей резкости в адрес бортового компьютера номер 20471 и берет свои слова обратно".

- Это вы зря, командир! - немедленно отрапортовал Дэнни. Адмиралтейству не понравится!

Опять, черт возьми, влип. Чтобы командир письменно извинялся перед компьютером? Такого еще не было. Наверняка сочтут меня чокнутым и подвергнут медицинскому освидетельствованию.

- А мне все равно,- ответил я.

- Искренне сожалею, сэр, что достал вас своей дурацкой выходкой. Это была шутка! Извините. Я так надеялся сыграть с вами в шахматы.

- Ладно, забудем об этом.

- Значит, вы в самом деле рассердились? Даже хотели выпороть, будь я гардемарином?

- Да, Дэнни, очень рассердился.

- Тогда еще раз прошу прощения. И обещаю впредь не раздражать вас.

- Ох, Дэнни, знал бы ты, как у меня расшатаны нервы.

- Из-за Аманды Сифорт?

Он разбередил еще не зажившую рану.

- Да, Дэнни.

- Ее смерть так расстроила тебя? Ну что за идиот!

-Да.

- И долго ты будешь переживать? - допытывался компьютер.

До конца жизни.

- Не знаю, Дэнни,- ответил я, сдерживая раздражение. - Душевные раны скоро не заживают.

- Я думал, шахматы помогут. Но, видимо, ошибся.

- Подождем до завтра. Может, возьмем и сыграем,- как-то само собой вырвалось у меня, хотя секунду назад у меня и мысли такой не было.

- Серьезно? Вы не шутите, сэр?

- Только одну партию. Не больше. Готов поклясться, что компьютер в этот момент улыбнулся.

- Спасибо, сэр! - радостно воскликнул он.

Я снова сидел один в полумраке своей каюты, предаваясь горьким воспоминаниям. Любимое кресло Аманды пустовало. Детская кроватка в углу тоже. Со стола исчез компьютер, за которым Аманда писала книгу. Тоска и одиночество - вот мой удел.

Каюта, казалось, стала больше. Когда-то на "Гибернии", в бытность гардемарином, я даже мечтать не мог о таком просторном жилье. Приходилось ютиться в тесной каморке вместе с другими гардемаринами. Но сейчас большое помещение меня пугало.

В гнетущей тишине наплывали воспоминания: медовый месяц, поездка к отцу в Кардифф.

- Чем я ему не понравилась, Никки? - спросила Аманда. - Он так холоден со мной.

Мы лежали на старой бугристой кровати, стоявшей в родительском доме с тех самых пор, как я себя помню.

- Ты ошибаешься, Аманда. Он со всеми такой.

- Но он смотрит на меня с неприязнью, ни разу не улыбнулся.

- Это его обычная манера поведения. Ты видела хоть раз, чтобы он мне улыбнулся? Он... как бы это сказать? Очень сдержанный человек. Я тебе об этом говорил.

- Да, помню,- неуверенно ответила Аманда, устраиваясь поудобнее у меня на плече. - Но одно дело слышать и совсем другое - испытать это на себе.

Сейчас тот визит к отцу виделся мне совсем по-другому. Пришло еще одно воспоминание: я сижу, обливаясь слезами, за кухонным столом. В драке футбольных болельщиков погиб мой друг Джейсон.

- Так было угодно Господу Богу, Николас,- говорит отец.

- Но за что? Ведь Джейсону было только четырнадцать лет!

- Пути Господни неисповедимы. Мы не должны спрашивать у Бога, почему он поступает так, а не иначе. Ему виднее.

- Но почему мы не должны спрашивать?

- А почему должны? - сурово произнес отец. Я не нашелся, что ответить, а он взял меня за подбородок и изрек: - Все мы под Богом ходим, Николас. Ни один волос не упадет с головы человека без его ведома. Он все видит.

- Но Джейсон был моим другом! - пытался я объяснить отцу.

А он печально покачал головой и сказал:

- Николас, нет лучшего друга, чем Господь Бог. Он не предаст и до конца твоих дней будет рядом с тобой.

Так отец и не поддержал меня в моем горе, не посочувствовал мне. И я держал свою боль в себе. Сейчас этот эпизод отчетливо всплыл в моей памяти, но виделся в более мрачном свете.

В дверь тихо постучали. Кто бы это мог быть? Ни офицер, ни тем более матросы не посмели бы явиться в командирскую каюту без вызова, а пассажиры вообще не имеют права входить в эту часть коридора. В случае необходимости меня вызывали по телефону.

Открыв дверь, я увидел смущенно улыбавшегося Уолтера Дакко. Что за наглость? Как он посмел? Я уже пожалел, что из-за нехватки людей снял пост в той части коридора, где находилась моя каюта.