Теодор Старджон - Рассказы

— Почему, Джинни?

Она виновато опустила глаза.

— Ну, я болела, и мне было так плохо, что я больше не могла терпеть. Вот я и вылезла из кровати раньше времени. А мне было положено лежать. Вот за это меня здесь и оставили… Но мама придет, вот увидишь!

— Конечно придет, — пробормотал я. У меня перехватило горло. — Не плачь. Выше нос! И… когда захочешь поговорить, позови. Если я буду рядом, я отвечу…

Она улыбнулась и сразу стала очень хорошенькой. Для ребенка это чересчур все-таки… Я надел шляпу и вышел.

Снаружи все оказалось так же, как в комнате. Холлы и пыльные дорожки на лестницах поросли диковинными растениями со сверкающими, почти неосязаемыми листьями. Здесь было уже не темно, как раньше, — каждый лист светился своим собственным бледным светом. Иногда, правда, попадались менее приятные вещи. Кто-то торопливо ковылял взад-вперед по площадке четвертого этажа и хихикал. Я толком не разглядел, но, по-моему, это был Дубина Броган, ирландец, пьяница и бездельник. С год тому назад он заявился сюда прямо после ограбления склада только для того, чтобы пустить себе пулю в лоб. Должен признаться, мне его нисколько не было жалко.

А на втором этаже, на нижней ступеньке лестницы, сидели двое — юноша и девушка. Она положила голову ему на плечо, а он обнял ее. Сквозь них были видны перила. Я остановился и прислушался. Голоса у них были тихие и доносились словно бы издалека.

Он сказал:

— У нас есть только один выход. Она сказала:

— Томми, не надо так говорить!

— А что еще мы можем сделать? Я люблю тебя три года, и мы не можем пожениться. Нет денег. Нет надежды. Ничего нет. Сью, если мы сделаем это, мы всегда будем вместе, я знаю. Всегда. Всегда:

После долгого молчания она сказала: — Хорошо, Томми. У тебя пистолет, ты сказал?..

Она вдруг прижалась к нему еще крепче.

— Ох, Томми, ты уверен, что мы всегда будем вместе вот как теперь?

— Всегда, — прошептал он и поцеловал ее. — Как теперь.

Последовало долгое молчание, во время которого они были неподвижны. Потом вдруг они снова сидели, как в тот момент, когда я их увидел, и он сказал: — У нас есть только один выход.

Она сказала: — Томми, не надо так говорить!

А он сказал:

— А что еще мы можем сделать? Я люблю тебя три года, и…

И так было снова, и снова, и снова.

Мне стало нехорошо. Я выскочил на улицу. Кажется, до меня стало доходить, в чем тут дело. Продавец назвал это «талантом». Я ведь в своем уме, правда? Во всяком случае, психом я себя не чувствовал. Снадобье открыло мои глаза для нового мира. Этот мир…

…Это был мир, населенный призраками. Они жили здесь — приведения из детских книг, призраки, духи, кладбищенские страхи и просто бедные неприкаянные души. Все, что положено для историй о сверхъестественном, все, что мы слышали, чему не верили на людях и о чем с замиранием сердца думали наедине с собой. Ну так что же? Какое ко мне-то все это имеет отношение?

Шло время, и довольно скоро я почти привык к моему новому миру, все больше раздумывая над этим вопросом — то есть о том, какое он имеет отношение ко мне. Стало быть, я купил — вернее, получил в подарок — талант. Я мог видеть призраков. Я мог видеть мир духов, даже его призрачную растительность. Причем все это было вполне объяснимо — я имею в виду деревья, птиц, мох, цветы и прочее. Призрачный мир — это тоже мир, он похож на наш, и значит в нем должны быть животные и растения, И я все это видел, а духи меня — нет.

Хорошо; но какую выгоду можно извлечь из этого? Нет смысла рассказывать или писать об этом мире — мне все равно не поверят. К тому же я, судя по всему, обладаю чем-то вроде монополии на контакт с призрачным миром; так с чего бы мне делиться с кем-либо?

Да, но чем делиться?

Решительно не видел я никакой выгоды для себя в этом «таланте». Мне была нужна подсказка. И вот на шестой день после того как я принял снадобье, я сооб-разил, что если и получу такую подсказку, так только в «Борговле тутылками».

Я в это время был на Шестой авеню, пытался отыскать в магазинчике «Всё за $ 5.10» что-нибудь для Джинни. Она, правда, не могла трогать вещи, которые я ей приносил, но с удовольствием разглядывала книжки с картинками и прочие вещи, на которые можно просто смотреть. А когда я принес ей книжечку с фотографиями поездов начиная с «Де Витт Клинтон», то даже сумел приблизительно установить, сколько времени она уже ждет (я спрашивал, какие поезда она видела). Вышло что-то вроде восемнадцати лет…

Так вот, я сообразил насчет «Борговли тутылками» и направился на Десятую авеню. Старикашка должен мне помочь — я чувствовал это.

Добравшись до Двадцать первой улицы, я остановился перед глухой стеной. Ничего и никого, и никаких признаков магазина. Короче, вернулся я назад, так и не узнав, что же мне делать с моим «талантом»…

Как-то вечером мы с Джинни сидели и беседовали о том и о сем, как вдруг к нам затесалась человеческая нога и повисла между нами — призрачная, слегка отекшая нога, отрезанная чуть выше колена. Я отшатнулся, а Джинни легонько оттолкнула ее. Нога согнулась от толчка, отлетела к окну и просочилась в щелку внизу, точно сигаретный дым. За окном нога восстановила свою форму, пару раз стукнулась в стекло, а потом улетела, как воздушный шарик. — Боже всемогущий! — выдохнул я. — Что это было?

Джинни рассмеялась.

— Да ничего, просто одна из этих штук, которые все время летают вокруг. Ты что, испугался? Я раньше тоже пугалась, но их тут так много, что я привыкла к ним. Мне только не нравится, когда они на меня натыкаются.

— Но что это такое, ради всех мерзостей?

— Ну, просто части. — Джинни была сама непосредственность.

— Части чего?

— Людей, конечно. Глупый! Это, по-моему, такая игра. Понимаешь, если кто-то поранится и потеряет часть себя, ну, например, палец или ухо внутреннюю часть, я хочу сказать, вроде как я — это внутренняя часть той «меня», которую унесли отсюда, — так эта часть отправляется туда, где до того жил этот человек. Потом — туда, где он жил еще раньше. Она, часть эта то есть, летает не очень быстро. А потом что-нибудь случается с самим человеком, и тогда его «внутренняя часть» идет искать все, что он порастерял. И собирает себя по кусочкам. Вот, смотри!

Она выхватила из воздуха какой-то прозрачный лоскуток и зажала в прозрачных пальчиках.

Я нагнулся поближе и присмотрелся. Это был сморщенный кусочек человеческой кожи.

— Наверно, кто-то порезал палец, — спокойно пояснила Джинни, — когда жил в этой комнате. А когда с ним что-нибудь случится, он вернется сюда за этим кусочком, вот увидишь!

— Господи, — только и сказал я. — И что, так со всеми бывает?