Александр Карнишин - Актуальные сказки (Сборник рассказов)

Ранее уже было решено, что он останется премьером до самого момента казни, чтобы все видели, что у нас нет незаменимых и тех, кто неподвластен закону.

Невысокий щуплый премьер-министр шел медленно и чинно, согласно протоколу. Все, что творилось сегодня, должно было стать в дальнейшем традицией.

Вот к премьер-министру подошел священник, специально выбранный для этой роли. Он выслушал исповедь, во время которой камеры тактично отвернули в стороны, показывая празднично украшенные дома и радостные лица людей, собравшихся ради такого зрелища на Красной площади.

Вот камеры снова сфокусировали на спокойном, как бы немного даже заторможенном, если можно так выразиться, лице премьер-министра. Потом они снова мазнули по толпе, по трибуне, как бы спрашивая, а кто — следующий? Кто станет во главе правительства?

Камеры приблизили улыбающееся лицо президента, который поднял руку, как бы показывая: я вас вижу, я с вами, мы — вместе!

Вот премьер-министра подвели к плахе и поставили на колени. Он долго укладывает голову, пробуя то так, то этак.

Потом долго зачитывают приговор. Трижды в течение чтения, услышав "приговаривается", палач поднимает огромный топор. И трижды останавливается, слушая далее длинный список прегрешений.

Наконец, чтение закончилось. С трибуны спускается президент и подходит к плахе. Палач замер, ожидая команды. Премьер-министр замер, ожидая удара.

Но президент вдруг опускается на колени, поднимает премьер-министра, обнимает его, и они сливаются в братском все прощающем и все понимающем поцелуе.

Камеры показывают народ на площади. Народ ликует со слезами на глазах.

Через пять минут все камеры уже около премьер-министра, который, улыбаясь, отвечает на вопросы:

— Буду краток. Мне понравилось. Думаю, эту традицию надо продолжать. Мы подумаем, кто будет следующим. Да, надо будет немного приподнять плаху — неудобно стоять. И под колени подложить что-нибудь. Главное же, что вот таким образом, регулярно проводя очистку аппарата, мы сможем прийти к окончанию системного кризиса. Так победим!

Эльфы — они Светлые!

И настал день, которого все так ждали: эльфы вернулись из-за океана! Перворожденные сошли со своих кораблей с серебряными парусами, пришедших с далеких западных островов, преклонили колени на песчаном берегу и спели неземными голосами свои чудесные песни. И весь мир плакал и смеялся от радости.

Правда, пока эльфов не было в Средиземье, их волшебные леса заполонили невероятно размножившиеся лесные гоблины. Но у гоблинов все еще не было своей государственности, почему на них смотрели свысока не только конники Рохана и рыцари Гондора, но даже далекие хоббиты и заселившие сарумановы пустоши и Изенгард не боящиеся солнечного света орки-урукхай.

Трое оставалось тогда высших магов. Всего трое после отстранения Сарумана, ведь Галадриэль и Элронд и Кирдан покинули эти земли, когда эльфы уплыли за океан. А к оставшимся Гэндальфу и Радагасту примкнул вернувшийся с военной помощью с Востока Алатар. Трое и составили Белый совет, принимавший решения, надолго определившие пути развития всего Средиземья. Они же и решили тогда, когда получили весть через палантир от эльфов об их возвращении, что Лориэн будет теперь совместным жильем для эльфов и гоблинов. Половина — эльфам, так решили они, половина — гоблинам. По справедливости.

Но гоблины возмутились, что их гораздо больше, и поэтому никакой справедливости в половине тут быть не может. И еще возмутились они, что нельзя отнимать у них земли, на которых они давно живут. Мало ли, что в заповедные годы здесь был Ривендел, и эльфы хранили его от полчищ Саурона! Нет, — сказали гоблины. И совсем не странным оказалось, что и Рохан вдруг поддержал гоблинов: а зачем им, собственно, сильное государство эльфов на севере? Не странным оказалось, что и орки вооружились и пошли на помощь лесным: все же гоблины и орки — порождения Тьмы. Странным было то, что далекие хоббиты тоже что-то бурчали в своих норах, а потом даже послали продукты и какое-то оружие гоблинам.

И была опять война в Средиземье. Эльфы в результате взяли себе не половину Лориэна, а весь лес. И еще кусок степи Рохана. И еще чуть не заняли Изенгард. Досталось и хоббитам, на которых посыпались магические огненные стрелы с чистого неба. И если бы не глубокие норы — кто бы вспомнил сегодня мохноногих?

А гоблины рассеялись по порубежью, продолжая размножаться — что они еще могут, кроме этого? — и стреляя из своих маленьких луков отравленными стрелами в каждого эльфа, независимо от пола и возраста. Иногда они собирались в немаленькие ватаги и бросались в лес, стремясь вернуть его себе. Но мало кто из них возвращался из похода. Эльфы убивали всех. А когда постоянные нападения надоели перворожденным, то они просто вышли из леса. Не с грибами и ягодами, не с подарками и песнями, а с луками и мечами. В кольчугах и шлемах. С магами и вождями во главе.

Нет, они вовсе не хотели убить всех гоблинов. Эльфы — они же Светлые! Но — всех, кто носит оружие. Кинжал у пояса есть? Убить. Меч? Убить. Копье носит? Убить.

Вот и не будет больше угрозы Лориэну.

Что там Рохан со своей конницей? А что они могут против луков эльфов? Тем более, что Гондор, в котором как раз опять сменился король, предупредил соседей, чтобы не высовывались и не лезли на рожон, ибо эльфы — светлые, а гоблины — темные. И все, что светлые делают против темных — законно и справедливо.

А орков приструнил Белый совет, напомнив, что в Средиземье давно уже власть светлых, и нечего тут порождениям Тьмы поднимать свой хриплый голос.

А хоббиты? А что — хоббиты? Кому нужны эти мохноногие, если нет Саурона, и нет назгулов, и нет кольца Всевластия, и нет всеобщей войны за выживание? Мнение хоббитов никого сегодня не интересует. Пусть сидят в своих норах и читают в газетах сообщения с фронтов.

А уж когда новый король в Гондоре обживется, тогда и очередь орков придет. И не станет больше в Средиземье этих гнезд Тьмы, этих очагов сауроновской заразы. Не будет гоблинов и не будет орков — не будет и самой Тьмы.

И настанет, наконец, мир, потому что не с кем будет больше воевать.

И чудесные эльфийские песни будут литься из всех окон.

Двенадцать

— Шапку — долой! — внезапно раздался окрик сзади. И через мгновение, почти без паузы. — Стоять! Предъявиться!

Я замер, чуть даже присев от неожиданности. Обернулся на окрик. За спиной какой-то патруль, что ли. Идут, много их, все в гражданском, в темном, выстроившись поперек улицы. И, главное, нет почему-то больше никого этим вечером рядом. Один я здесь. Мне кричат, выходит.