Роберт Силверберг - Слоны Ганнибала

Президент изучил конституцию и решил задействовать Национальную гвардию. Это были обычные гражданские люди, время от времени с радостью облачавшиеся в военную форму. Гвардия не призывалась со времен болгарского дела в 94-м, поэтому ее нынешний состав хорошей подготовкой не отличался. Пришлось спешно проводить обучение на местах. Так случилось, что Тим, муж Маранты, был офицером в 107-м пехотном подразделении, на которое и была возложена обязанность защитить Нью-Йорк от космических созданий. Его жизнь внезапно сильно изменилась, и жизнь Маранты тоже; а вместе с ними и моя.

Как и всех остальных, меня тянуло к парку, чтобы хотя бы мельком увидеть пришельцев. Однако на расстоянии пятидесяти футов от места событий по периметру были возведены баррикады, а в окружавшие парк высокие здания допускали только тех, кто там жил. За этим следили вооруженные охранники — иначе туда явились бы орды любопытных.

Однако мне удалось увидеть Тима. Он возглавлял импровизированный командный пункт на пересечении Пятой и Пятьдесят девятой, около стоянки конных экипажей. Моложавые мужчины, похожие на биржевых маклеров, подбегали к нему с рапортами на подпись, и он расписывался энергично и решительно, даже не читая. В своей жесткой желто-коричневой форме и блестящих сапогах он, наверно, воображал себя обреченным на смерть доблестным офицером из старого кино, этаким Гэри Купером, Кэри Грантом или Джоном Уэйном, собирающим волю в кулак в ожидании кавалерийской атаки или нападения обезумевших сипаев. Бедный придурок!

— Эй, старина! — Он улыбнулся мне доблестной и обреченной улыбкой. — Пришел полюбоваться на цирк?

Вообще-то мы уже не были лучшими друзьями. Не берусь сформулировать, кем мы стали теперь друг для друга. Пообедать вместе — теперь даже это стало для нас редкостью. (Как устроить такой обед, скажите не милость? Три дня в неделю я был занят с Марантой.) Мы не встречались в гимнастическом зале. Со своими личными проблемами или за советом по поводу инвестиций я обращался не к Тиму. Какую-то связь мы еще не утратили, но, мне кажется, в ее основе лежала ностальгия. Однако автоматически я по-прежнему считал его лучшим другом.

— Можешь прогуляться на Плаза, выпить со мной? — спросил я.

— Хотелось бы, но я освобожусь только в двадцать один ноль-ноль.

— В девять часов, иначе говоря?

— В девять, да. Что с тебя взять, гражданский хренов.

Времени было только половина девятого. Бедный придурок!

— А что случится, если ты покинешь свой пост раньше?

— Меня могут расстрелять за дезертирство, — ответил он.

— Серьезно?

— Серьезно. Особенно если монстры именно в этот момент решат сбежать из парка. Это война, старина.

— Ты и на самом деле так считаешь? А вот Маранта так не думает, — сказал я и тут же спохватился, стоило ли упоминать о Маранте. — По ее мнению, они просто исследуют галактику.

Тим пожал плечами.

— Она известная оптимистка. Там, в парке, военный отряд пришельцев. Можешь не сомневаться, вскоре наступит день, когда они заиграют на сигнальной трубе и выйдут оттуда с лучевыми пистолетами наизготовку.

— Прорвутся сквозь силовое ограждение?

— Просто перешагнут через него, — ответил Тим. — Или переплывут, насколько мне известно. Война будет обязательно; Первая межгалактическая война в человеческой истории. — Он снова одарил меня ослепительной улыбкой Кэри Гранта. Бенгальские уланы ее величества готовы к действию. — Будет что рассказать внукам. Знаешь, каков план игры? Прежде всего мы пытаемся вступить с ними в контакт. Это уже происходит, но они, похоже, не обращают на нас никакого внимания. Если все же удастся наладить с ними связь, мы постараемся подписать мирный договор. Потом предложим им часть Невады или Канзаса в качестве анклава — и наконец-то выставим из Нью-Йорка. Однако я не верю, что у нас что-нибудь получится. Думаю, сейчас они изучают ситуацию, а как только закончат с этим, нападут с оружием, о котором мы даже представления не имеем.

— И если это произойдет?

— Мы используем ядерную бомбу, — ответил Тим. — Тактическую, точно рассчитанную на размер Центрального парка.

Я вытаращил на него глаза.

— Нет. Это невозможно. Ты шутишь.

«Ага, проняло наконец!» — такой у него сделался вид. Очень довольный.

— Вообще-то да, шучу. По правде говоря, никто понятия не имеет, что со всем этим делать. Не думай, что ядерная стратегия не рассматривается. И кое-что еще более безумное.

— Не рассказывай мне ничего, — сказал я. — Послушай, Тим, а нельзя мне как-нибудь проникнуть за эти баррикады?

— Ни малейшего шанса. Даже тебе. Мне вообще не разрешается разговаривать с гражданскими.

— С каких это пор я стал гражданским?

— С тех пор, как вторжение началось.

К Тиму подошли еще несколько младших офицеров с бумагами на подпись. Он извинился и занялся рапортами. Потом пять минут разговаривал по полевому телефону. Его лицо все более и более мрачнело. В конце концов он посмотрел на меня и сказал:

— Видишь? Началось.

— Что?

— Они в первый раз пересекли Семьдесят вторую улицу. Наверно, в силовом заграждении есть прореха. Или они перепрыгнули через него, как я и предполагал. Трое больших движутся по Семьдесят четвертой, вокруг восточного конца озера. Люди в музее Метрополитен чертовски напуганы, просят разместить на крыше пулеметные установки и готовят эвакуацию наиболее ценных предметов искусства.

Полевой телефон замигал снова.

— Извини, — сказал Тим. Он всегда такой любезный, наш Тим. Спустя какое-то время он воскликнул: — О господи! Похоже, дело дрянь. Я должен идти туда прямо сейчас. Не возражаешь?

Через перевал вот-вот проскачут десять тысяч кровожад ных индейцев-команчей, но мы готовы встретить их! Он большими шагами удалился по Пятой авеню.

Вернувшись в офис, я нашел сообщение от Маранты. Она предлагала мне сегодня вечером на пути домой заглянуть к ней.

«Тим до девяти будет играть в солдатиков», — писала она.

«До двадцати одного ноль-ноль», — мысленно поправил я ее.

Прошло еще несколько дней, и мы привыкли к происходящему. Начали воспринимать пришельцев в парке как часть нормальной нью-йоркской жизни, вроде снега в феврале и лазерных дуэлей в подземке.

Однако в сознании каждого горожанина они, несомненно, занимали центральное место. Таинственно проникая по эту сторону силовых заграждений, они каким-то хитрым, неуловимым способом совершали великие перемены в наших душах. Сама странность их присутствия взбадривала нас. Их появление разрушило гнетущий однообразный ритм жизни, наладившийся в нашем прекрасном новом столетии. Мне с некоторых пор казалось — как, наверно, казалось людям и в эпоху кроманьонцев, — что в последнее время вкус жизни изменился к худшему, что он становится кислым и мерзким, что век наш тусклый, убогий, мрачный, бездуховный и мелочный. Вам наверняка знакомо это ощущение. И появление пришельцев привело к тому, что оно исчезло. Они вторглись к нам сверхъестественным способом и заставили почувствовать, что существует нечто неизведанное и потому достойное интереса. Произошло что-то вроде раскрепощения, что-то вроде возрождения. Да, поистине.