Вместо кожи — червивая шкура - Борис Геннадьевич Богданов

class="p1">Подул ветер и разогнал туман. Небо глянуло на Лизавету мириадами звёзд, и стали видны клубы пара над источником. Лизавета сбросила одежду, медленно, чтобы не оступиться на камнях, зашла в воду и поплыла. Над ключом горячие струи облизали тело — от пальцев на ногах и до самого верха, чуть задержавшись на груди, будто снизу был свой загон, а в нём жил свой игривый слон, охочий до девичьего тела.

Россыпь камней перед глазами закрывала полнеба. Лизавета помнила — за камнями дно поднималось, а бассейн становился шире и загибался вправо, к обрыву.

Скоро.

— Какая ты красивая… — произнёс знакомый голос.

Жан? Лизавета осторожно выглянула из-за крайнего валуна: на отмели, закрытые с берега зарослями остролиста, миловались Жан и незнакомая девица. Лизавета едва не закричала. Она дёрнулась, окунулась с головой, глотнула воды и с трудом сдержала кашель.

Мысли о самоубийстве как смыло. Не чувствуя рук и ног, Лизавета вернулась к вещам, оделась и побрела домой. Перед глазами стояла одна картина: Жан держит девчонку за грудь, а бесстыжая откинула назад голову и млеет.

Родители не спали. В окошке теплился свет, а на крыльце, кутаясь в платок, стояла мать.

— Почему так долго? — спросила она бесцветным голосом.

— Ой, не надо, мама! — Лизавета отмахнулась и прошмыгнула в свою комнатку.

Не хотелось ни разговаривать, ни объяснять, ничего. Заперев дверь изнутри, Лизавета запалила свечу, снова разделась догола и стала перед зеркалом.

Богатое было зеркало, в рост. Отец собрал из нескольких кусков — матери к десятилетию свадьбы. Потом поставили к Лизавете — ей, решили сообща, нужнее.

Жан выбрал другую, и зеркало отказалось ответить почему. Лизавета крутилась, оглядывала себя так и этак — и не могла понять, чем же она нехороша. Если только вот эта складочка на боку… Только откуда Жану про неё знать!

Лизавета легла, но мысли не давали заснуть: она никогда не видела ту девку, где Жан её подцепил? Что нашёл в худющей, мосластой уродке? С личиком, как крысиная мордочка? Не человек, зверёк какой-то.

Вспомнилась их одежда, брошенная на берегу. Жановы штаны, плащ из кожи грибоеда, жёсткая блестящая шляпа, а ещё… Как она могла не подумать об этом сразу? Мохнатая шкура, вся в сосульках мокрой шерсти, шапка, похожая на морду зверя… Ксени!

Её Жан силён и отважен. Чудовище не решилось напасть так, поэтому приняло облик девушки. Чтобы заморочить, а потом сожрать. Или ещё хуже, прийти по следу в посёлок, и тут… Ну, дурачок!..

…Заспанный Мустафа отворил не сразу, Лизавета успела продрогнуть. Старшой выслушал её рассказ, хмуро кивнул и приказал:

— Спать иди. А завтра, ближе к полудню, бери своего зверя и жди в роще перед водопадом. Сама туда не лезь, не бабье это дело!

Наутро пропал Филимон. Когда проснулась мать, его одёжка и чуни мирно лежали на лавке, но постель уже остыла. Они излазили весь дом, Лизавета обежала округу — все братние укромные уголки, а отец достал инструмент — снимать пол в нужнике.

— Я до Мустафы, — сказала Лизавета матери, — он старшина дозорных, он поможет.

— До Мустафы, — глядя в пустоту, шевельнула мать белыми губами. — Поможет…

«Должен помочь, — повторяла Лизавета на пути к загону, — как же иначе?».

Жан забыл о времени. Вчерашний день пролетел — будто и не было! Вылетел из головы родной посёлок, отец, что ждал его дома, даже Лизавета. Осталась одна Маринка. Это было как молния, как вспышка, как высверк в ночи! Сначала они просто обменивались взглядами, потом говорили о совершенных пустяках. Потом следили за тучами, которые вечно кружили под миром — близко, иногда почти вровень с гранью, казалось, горстью можно зачерпнуть — и о которые разбивался водопад. Потом их руки встретились, и всё остальное стало неважно.

Наутро он понял, что не сможет без Маринки жить.

— У нас про ксени рассказывают такие глупости…

Тысячелетия выгладили камень, и они устроились на нём, как в кровати. Сзади переговаривались кусты, слева шуршал водопад, а вокруг звенела вода, тёплая, кисловатая, щекотала тело тысячами пузырьков.

— У нас тоже.

Жан лежал на спине, а Маринка устроила голову на его животе, как на подушке; Жан заплетал её чёрные волосы в длинные тонкие косички.

— Съем твоё сердце, — сказала девушка. — Ой, почему они тут?..

Из кустов по обоим берегам вышли несколько человек, кто в меховых куртках, а кто и в коже грибоеда, но вооружённые одинаково — длинными пиками с пучком металлических игл на конце.

— Поглядите, братья, какая рыба! Никогда не было тут рыбы, а вдруг завелась, сама на нужное место приплыла, — ехидно произнёс один из них. — Поохотимся теперь!

— Аркашка?! — Жан вскочил, закрыл собой Маринку.

— Язык подбери! — рявкнул Аркашка. — Длинный больно. Для тебя Аркадий, ксени!

— Я человек!

— С ксени сошёлся — сам ксени стал, — сказал незнакомый мужик и стащил с головы косматую шапку. — Это и про тебя, девка!

— Дядя Панкрат… — Маринка выглянула из-за Жанова плеча.

— Кончились дядья, — отрезал Панкрат. — Здесь только люди и ксени. Всякий знает: встретил ксени — бей! Вам теперь одна дорога — за край.

— Я не хочу, я не буду…

Маринка сжалась за спиной Жана, спряталась от осеннего ветра и мужицких взглядов.

По тому, как они смотрели — без жестокости и похоти, а даже с равнодушной жалостью — стало понятно, что говорить не о чем. Броситься, разметать? Эх, одного бы, да забрать у него пику, а потом!.. Жан вспомнил ножик за голенищем сапога — для червей. Как бы он сейчас оказался кстати!

— Не хочу-у-у… — тянула позади Маринка.

— Но зачем? — взмолился Жан. — Мы же люди, одинаковые, мы и вы!

— А вот и отвечу! — неожиданно сказал Панкрат. — Мир наш мал, окружён пропастью без дна, а людей — много! Не прокормит он такую толпу-то, наш мир. Вот наши предки и решили — разделиться. И чтобы…

Аркадий с досадой кусал губы. Болтает Панкрат много! К чему эти рассказы? Совесть успокоить? Парень, а девка уж точно, так и так не жильцы. Хотя Жан им подошёл бы. С девчонкой-то быстро сошёлся, не испугался ксени. И Мустафа так же думал. Они и за реку парня взяли, чтобы присмотреться. Вот девка только… Ей в братстве не место, значит — не жить. Никому со стороны не позволено знать о братстве. Уж больно их дело злое. Человеку нужен враг, без него никак — так завещали предки. Но люди глупы, дальше носа не видят. Не поймут: дети-то, в самом деле, пропадают. И Жану дорога заказана. Даже предлагать не