Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Туннель в небе

Ознакомительный фрагмент

— Как скажешь, дорогой.

…Они пробрались на задние места в зале суда, который раньше, кажется, был церковью. Хейзел вела разговор с судьей. Она видела, как вошли все трое, но сделала вид, что не узнает их. Близнецы, очень удрученные, сидели рядом с судьей. Они узнали родителей, но, по примеру Хейзел, не подали виду.

— С позволения суда, — говорила Хейзел, — я здесь иностранка. Я не искушена в ваших законах и не посвящена в ваши обычаи. Если я ошибусь, заранее прошу суд извинить меня и вернуть на правильный путь.

— Мы ведь уже обсуждали это утром, — откинувшись на спинку кресла, сказал судья.

— Разумеется, судья, но это хорошо звучит в записи.

— Хотите, чтобы я вернулся к этому?

— О нет! Мы решим дело прямо сейчас — так я чувствую.

— Я бы не стал полагаться на чувства. Я говорил вам утром, что проконсультирую вас относительно законов, если возникнет необходимость. Что касается судейских формальностей, то у нас здесь молодая страна. Я еще помню времена, когда, если кто-нибудь совершал проступок, вызвавший общее неодобрение, просто созывали городское собрание и подсчитывали поднятые руки — и уверен, правосудие срабатывало не хуже, чем при любом другом порядке. Времена переменились, но не думаю, чтобы наш суд слишком стеснял себя этикетом. Продолжайте.

— Благодарю вас, судья. Этот молодой человек, — она ткнула большим пальцем в сторону обвинителя, — хотел заставить суд поверить в то, что мои мальчики состряпали злодейский план с целью лишения граждан этой страны их законного дохода. Я это отрицаю. Затем он уверяет, что мальчики, составив этот макиавеллиев заговор, привели его в исполнение и безнаказанно скрылись, однако их настигла неспешная, но неотвратимая рука правосудия. Это тоже сплошной вздор.

— Минутку. Кажется, утром вы признавали факты обвинения?

— Я признала, что мои мальчики не уплатили налог за велосипеды. А не уплатили они потому, что никто с них его не требовал.

— Я понял вашу позицию. Вам придется обосновать ее и подтвердить позднее свидетельскими показаниями. Как видно, наше дело затянется.

— Не обязательно, если мы все скажем правду и посрамим дьявола. — Хейзел помолчала. — Уорбертон… Уорбертон… ваша фамилия Уорбертон, судья? Родственников на Луне нет?

Судья расправил плечи.

— Я потомственный гражданин вольного штата, — гордо сказал он. — Оскар Уорбертон был моим дедом.

— Точно! — сказала Хейзел. — Меня это мучило все утро, но колесики никак не зацеплялись, пока я только что не увидела вас в профиль. Я хорошо знала вашего дедушку, я ведь тоже «отец-основатель».

— Как так? В списке не было никаких Стоунов.

— Хейзел Мид Стоун.

— Вы Хейзел Мид? Да не может быть — вы же умерли!

— Посмотрите хорошенько, судья. Я Хейзел Мид.

— К’Раат милосердный! Извините, мэм. Нам нужно будет поговорить, когда все это кончится. — Судья выпрямился. — Я надеюсь, вы понимаете, что это никоим образом не влияет на ход судебного процесса?

— Естественно! Но признаюсь, мне все-таки стало легче, когда я узнала, кто ведет дело. Ваш дедушка был справедливый человек.

— Спасибо. Итак, мы продолжаем?

Молодой обвинитель встал.

— С позволения суда!..

— Чего «с позволения суда»?

— Мы считаем это совершенно недопустимым. Мы считаем, что в данном случае единственный выход для суда — заявить о своем отводе. Мы считаем…

— Брось ты это «мы», Герберт. Ты не издатель и не августейшая особа. Возражение отклоняется. Ты не хуже меня знаешь, что судья Бонелли заболел. Я не собираюсь нарушать порядок сессии из-за какой-то ложной теории, по которой я не могу сосчитать, сколько будет дважды два. — Он посмотрел на часы. — Собственно говоря, если никто из вас не в состоянии представить новые факты — факты, а не теории, — я могу констатировать, что вы оба ссылаетесь на те же самые факты. Есть возражения?

— У меня нет, судья.

— Нет возражений, — устало сказал обвинитель.

— Можете продолжать, мэм. Думаю, мы сможем закруглиться минут через десять, если вы оба будете придерживаться сути дела. Послушаем вашу версию.

— Да, ваша честь. Сначала я попрошу вас взглянуть на этих двух невинных юношей, и вы поймете, что они не могли совершить ничего преступного.

Кастор и Поллукс сделали героическое усилие, чтобы соответствовать характеристике, но это им не очень то удалось.

Судья Уорбертон посмотрел на них и поскреб подбородок.

— Это только утверждение, мэм. Не вижу здесь перспективы.

— Тогда забудьте о нем. Это пара сорванцов, и для меня они — чистое наказание. Но на этот раз они не сделали ничего плохого и заслуживают благодарности от вашей торговой палаты и от граждан Марсианской республики.

— Первая часть похожа на правду. Вторая лежит за пределами юрисдикции этого суда.

— А вот увидим. Надо выяснить, является ли велосипед орудием труда или предметом роскоши. Верно?

— Верно. Все дело в том, как был использован импортированный товар. Наша тарифная таблица в этом отношении проявляет гибкость. Желаете, чтобы я сослался на сходные случаи?

— О, не трудитесь!

Роджер посмотрел на мать.

— Хейзел, похоже, что товар был использован для туризма, что подзащитные знали об этом, что они даже сами предложили использовать товар таким образом и построили на этом свои торговые переговоры, не удосужившись уведомить покупателя о таможенном статусе упомянутого товара. Правильно?

— Верно до девяти десятичных знаков, судья.

— Я что-то не улавливаю суть вашей версии. Вы, конечно, не согласны с тем, что туризм — это роскошь?

— Роскошь и есть!

— Мадам, по-моему, вы действуете не на пользу своим внукам. Если вы возьмете назад свое заявление, суд удалится на совещание.

— А вы спросите у них, судья.

— Я так и намеревался поступить. — Он вопрошающе посмотрел на близнецов. — Вы довольны вашей защитой?

Кастор, переглянувшись с Поллуксом, быстро ответил:

— Мы так же недоумеваем, как и вы, сэр, но мы полагаемся на бабушку.

— Что ж, отдаю должное вашему мужеству. Продолжайте, мэм.

— Мы сошлись на том, что туризм — это роскошь. Но роскошь — понятие относительное. Роскошь для кого? Жареный молочный поросенок — это роскошь для нас с вами…

— Уж конечно. Ни разу не пробовал его на этой планете.

— …но безвременная смерть для поросенка. Могу ли я дать юридическую оценку отрасли, называемой «невидимым экспортом Марса»?

— Индустрии туризма? Разумеется, если это необходимо для вашей версии.

— Протестую!