Нил Гейман - Задверье

«Эрлов двор, – подумал Ричард. – Ну конечно, станция „Эрлз-Корт“». А потом подумал, а нет ли барона на «Баронз-Корт», ворона на «Рейвенс-Корт», ведь в Подмирье эта станция, наверное, превратилась в Вороний двор, или…

Миниатюрный стражник астматически откашлялся:

– Ну ладно, люди. Говорите, по какому делу пришли!

Д'Верь выступила вперед. Голову она держала высоко и потому казалась выше, да и вообще настолько раскованной и непринужденной Ричард ее прежде не видел.

– Мы ищем аудиенции его светлости эрла, – уверенно произнесла она.

– Что там говорит эта девочка, Холвард? – крикнул через весь вагон эрл, и Ричард спросил себя, не глухой ли он.

Прошаркав вперед, престарелый воин Холвард приложил руки ко рту рупором.

– Они просят аудиенции, твоя светлость! – выкрикнул он, перекрывая перестук колес.

Сдвинув набок мохнатую меховую шапку, эрл задумчиво почесал в затылке. Теперь стало видно, что он начинает лысеть.

– Просят? Аудиенции? Отлично. Кто они такие, Холвард?

– Господин желает знать, кто вы есть, – повернулся к ним Холвард. – Но покороче. Не затягивайте.

– Я леди д'Верь, – объявила д'Верь. – Дочь покойного лорда Портико.

Услышав это, эрл воспрянул, подался вперед, всматриваясь сквозь дым здоровым глазом.

– Она сказала, она старшая дочь Портико? – спросил он шута.

– Ага, твоя светлость.

– Подойди ближе, – поманил эрл д'Верь. – Подойди-подойди. Дай мне на тебя посмотреть.

Она двинулась по проходу, для равновесия хватаясь за свисавшие с потолка толстые ременные петли. Остановившись перед деревянным креслом эрла, она присела в реверансе. А эрл почесал в бороде и уставился на нее.

– Мы все были раздавлены горем, услышав о прискорбной кончине твоего отца… – сказал эрл, но потом прервал самого себя: – Ну, всей твоей семьи, это была… – Тут он умолк и начал снова: – Знаешь, я питал к нему глубочайшее уважение, мы вели кое-какие дела… Старый добрый Портико… вечно носился со всякими идеями… – Он опять замолчал. Потом хлопнул шута по плечу и прошептал ворчливым рокотом, без труда перекрывшим шум поезда: – Пойди пошути над ними, Тули. Отработай свое пропитание.

Шут заковылял по проходу с артритными гримасами и ревматическими ужимками. Перед Ричардом он остановился.

– Ты кто таков будешь? – спросил он.

– Я? – переспросил Ричард. – М-м-м… Я? Как меня зовут? Ричард. Ричард Мейхью.

– Я? – старчески пискнул шут, довольно театрально передразнивая шотландский акцент Ричарда. – М-м-м… Я? Как меня зовут? Ого, дядюшка! К нам не рыцарь пришел, а дурачок в килте!

Придворные скучающе посмеялись.

– А я, – с ослепительной улыбкой сказал шуту де Карабас, – зовусь маркиз де Карабас.

Шут моргнул.

– Де Карабас – вор? – переспросил он. – Де Карабас – похититель трупов? Де Карабас – предатель? – Повернувшись вокруг себя, он оглядел придворных. – Но это не может быть де Карабас! А почему? Да потому что де Карабаса уже давно прогнали с глаз эрла. Быть может, перед нами грандиозный прохвост? Очковтиратель?

Придворные захихикали снова, на сей раз несколько смущенно, загудели негромкие голоса. Эрл промолчал, но его губы крепко сжались, а все его тело затряслось.

– Меня зовут Охотник, – сказала шуту женщина с карамельной кожей.

От этих слов придворные примолкли. Шут открыл было рот, будто собирался что-то сказать, потом посмотрел на красавицу и закрыл рот.

На прекрасно очерченных губах Охотника заиграла легкая улыбка.

– Ну же, – подстегнула она, – скажи что-нибудь смешное.

Шут долго рассматривал загнутые носки своих туфель, но наконец, не поднимая глаз, пробормотал:

– У моей собаки нет носа.

Эрл, все это время испепелявший маркиза де Карабаса взглядом, в котором так и виделся трещащий запальный шнур, наконец взорвался: вскочил на ноги, превратившись в седовласое торнадо, в престарелого берсеркера. Его голова едва не задевала потолок вагона. Ткнув пальцем в маркиза, он, брызжа слюной, выкрикнул:

– Я этого не потерплю, не потерплю! Пусть выступит вперед!

Холвард траурно помахал копьем перед носом маркиза, а маркиз неспешно и беспечно прошел вперед вагона, пока не оказался подле д'Вери перед троном эрла. Волкодав глухо заворчал.

– Ты! – Эрл пронзил воздух огромным узловатым пальцем. – Я знаю, кто ты есть, де Карабас. Я не забыл. Может, я и стар, но я не забыл.

Маркиз поклонился.

– Могу я напомнить твоей светлости, – учтиво сказал он, – что мы заключили сделку? Я добился мирного договора между твоим фьефом и Вороньим двором. А взамен ты согласился оказать небольшую услугу.

«Значит, Вороний двор все-таки существует, – констатировал про себя Ричард. – Интересно, какой он?»

– Небольшую услугу? – взревел эрл. Лицо у него стало темно-ревеневым. – Вот как ты это называешь? В отступлении от Белого Города я из-за твоего безрассудства потерял десяток человек. Я глаза лишился!

– И если мне будет позволено сказать, твоя светлость, – любезно вставил маркиз, – повязка тебе весьма идет. Прекрасно оттеняет твое лицо.

– Я поклялся… – гремел, вздыбив бороду, эрл. – Я поклялся… что, если ты когда-либо еще покажешься в моих владениях, я… – Он умолк… Потряс головой… И продолжил: – Ну да ладно, вспомню. Я ничего не забываю.

– И это ты называешь: «Возможно, эрл будет не слишком рад меня видеть»? – прошептала углом рта де Карабасу д'Верь.

– Как видишь, – пробормотал в ответ он. Д'Верь снова выступила вперед.

– Твоя светлость, – громко и внятно произнесла она, стараясь привлечь внимание эрла, – де Карабас здесь как мой гость и спутник. Ради крепких уз, когда-то связывавших наши семьи, ради дружбы между моим отцом и…

– Он злоупотребил моим гостеприимством, – загремел эрл. – Я поклялся, что… если… он когда-либо ступит в мои владения, я велю его выпотрошить и высушить… как… как то, что однажды… м-м-м… сначала выпотрошили, а потом… э-э-э… высушили… м-м-м…

– Скажем, вяленая селедка, дядюшка? – предложил шут.

– Какая разница, – пожал плечами эрл. – Стража, взять его.

Стражники взяли. Хотя все они уже отпраздновали свое шестидесятилетие, каждый прицелился в маркиза из арбалета, и руки у них не дрожали – ни от страха, ни от старости. Ричард посмотрел на Охотника. Происходящее как будто нисколько ее не встревожило: она наблюдала точно человек, смотрящий специально ради него поставленную пьесу.

Сложив руки на груди, д'Верь выпрямилась и вздернула острый подбородок. Сейчас она уже почти не напоминала потрепанную побродяжку, а скорее походила на человека, привыкшего настоять на своем. Многоцветные глаза сверкнули.