Юрий Козлов - Проситель

-- Возможно, -- не стал спорить Берендеев, -- только на кой черт этих овец резать? Пусть бы себе мирно паслись...

-- Я тоже так думаю, -- вздохнул Коля, -- но они, к сожалению, думают иначе.

-- Кто -- они? -- Берендеев подумал, что Коля начинает его разочаровывать.

-- Я уже и сам не знаю, -- посмотрел куда-то поверх крыш (как будто волки должны были прилететь по воздуху) Коля. -- Знаю только, что я не на их стороне. Ну да, конечно, -- вернул сторожевой взгляд из горних пределов на грешную землю, -- все очень сложно и очень просто одновременно. Ты читаешь газеты, там да, сложно, тысячи объективных и субъективных причин. Я вижу жизнь, в ней все предельно просто. Одни сживают со свету других. Я не возражаю, когда люди богатеют за счет труда или ума. Возражаю, когда одни живут -- и как, сволочи, живут! -- потому что другие подыхают. Это -- основной закон преступного мира. Сдохни ты сегодня, а я завтра. Разве я виноват, что он сделался универсальным законом для всей страны?

-- Неужели главные, самые хитрые и злые, волки засели в этом... "Сет-банке"? -- спросил Берендеев. У него не было сомнений, что, расследуя многочисленные уголовные и экономические преступления, Коля слегка сдвинулся. Такое иногда случается с милиционерами. Ну зачем он ходит в этой бейсболке?

-- Слушай, Берендеев, -- Коля явно не торопился разубеждать Берендеева, -ты же писатель, то есть аналитик и наблюдатель. Скажи честно, как тебе жилось при той? -- кивнул на любовно высаженные старухой садовницей фиалковый лозунг "Слава КПСС!" и серп и молот из ярко-алых, в цвет пролетарского знамени, коротких цветов, названия которых Берендеев не знал. "Может быть, это левкои?" -- Берендеев много читал про левкои, но никогда их не видел.

-- В материальном смысле очень даже неплохо, -- не стал лукавить Берендеев, -- хотя, конечно, смотря с чем сравнивать.

-- Но при этом ты ненавидел власть?

-- Я про это читал, -- сказал Берендеев, -- в газетах, где все... усложняют.

-- Про что читал? -- удивился Коля.

-- Что СССР являлся коллективным бессознательным русского народа; что все мы одновременно любили, боялись, ненавидели и презирали ту власть. Впрочем, я не уверен, что ненавидел. Презирал -- да, но не боялся. Не любил, но не ненавидел.

-- Ты счастливый человек, -- вдруг на полном серьезе произнес Коля.

-- Вот как? -- в проживаемой жизни писатель-фантаст Руслан Берендеев ощущал себя как угодно и кем угодно, но едва ли -- счастливым.

-- Человек, который может позволить себе до седых волос быть ни в чем не уверенным, -- счастливый человек! -- как гвоздь вбил в скамейку Коля и, подумав, добавил: -- Если луна -- цыганское солнце, то русское счастье -- не быть ни в чем уверенным и, следовательно, ничего не делать и ни за что не отвечать.

Берендеев подумал, что Россия -- мать новой и весьма перспективной науки -- политического психоанализа, политпсиха, точнее, самополитпсиха. Число людей, желающих, так сказать, без отрыва или в отрыве от производства ею заниматься, было стабильно велико. У науки имелись все шансы не захиреть.

Берендеев, помимо того что периодически (как, к примеру, сейчас) выступал в роли объекта исследования, полагал себя не последним самополитпсихоаналитиком. Ему не составило труда завершить начатое Колей мини-исследование.

Если упростить и сократить на манер дробей его и Колино "магические числа" (каждый человек, как известно, является носителем персонального "магического числа"), то в знаменателе всегда остается так называемый "background": полученное образование, прочитанные книги -- одним словом, жизненный опыт. В числителе же: у Берендеева -- достаточно обычный в его профессиональной среде конформизм, отсутствие некоего стержня, как в едкой кислоте без следа растворившегося в таких абстрактных понятиях, как демократический централизм, руководящая роль партии, пролетарский интернационализм и социалистический реализм, а затем -- демонтаж командно-административной системы, рыночная экономика, народное волеизъявление, либерализм, демократия; у Коли -достаточно необычное в его профессиональной среде чувство справедливости, как в едкой кислоте кристаллизовавшееся и закалившееся в виде того самого стержня в таком конкретном и при социалистическом реализме, и при экономическом либерализме деле, как борьба со злом. Разница между Берендеевым и Колей заключалась в том, что один не был стопроцентно уверен в существовании абстрактного зла, к конкретному же относился как к перманентному стихийному бедствию, то есть терпел. Другой -- не размышлял над природой зла вообще, вставал на борьбу с ним, можно сказать, автоматически, как ванька-встанька, вполне вероятно, иногда даже вопреки собственной воле. Они были столь же похожи и столь же различны, как реальный предмет и его тень. Берендеев подумал, что в некоей идеальной жизни, к которой, быть может, приуготовлял грешных и смертных людей Господь, вне всяких сомнений, нормальным считался бы Коля, а он, Берендеев, -- христопродавцем и фарисеем. В той же жизни, какая была сейчас, Берендеев считался стопроцентно нормальным, а Коля -- сумасшедшим по определению.

Берендеев не сомневался, что Коля находится во власти некоей (он знал примерно какой) сверхидеи. Как, впрочем, и он сам. Но если Колина сверхидея сообщала ее обладателю волю к действию и интерес к жизни, сверхидея Берендеева -- насчет предполагаемой измены Дарьи, -- по всей видимости, делала из него самого безвольного и неинтересного человека в мире. Берендеев не понимал, зачем Коля тратит на него время и силы.

-- Если мы сейчас начнем сравнивать, что было и что есть, выяснять, какая власть была лучше, ты опоздаешь на опознание, -- заметил Берендеев.

-- Та власть была дерьмо, -- проводил Коля недобрым взглядом "мерседес", давший в тихом проулке возле школы километров двести, не меньше, -- она сама гнила, плодила гниль вокруг, но кое-что тем не менее при ней было совершенно невозможно, как, скажем, огонь внутри воды. Я хочу сказать, что пусть невыраженно, фантомно, но наличествовали определенные устои, которые были лучше власти и над которыми власть была невластна, как, допустим, человек -над структурой своего позвоночника.

Берендеев подумал, что огонь внутри воды (водяной огонь) теоретически можно себе вообразить. Водолазы ходят по дну с какими-то странными (типа бенгальских) факелами. Что такое огненная вода -- известно всем. Но ему вдруг открылось и слитное существование водяного огня и огненной воды -- в образе... заката у кромки моря или океана. "При чем здесь закат?" -- подумал Берендеев. И еще он ни к селу ни к городу (а может, и к селу и к городу) подумал, что закат, по мнению средневековых ученых, место, где родился дьявол. Закат -утроба, из которой он вышел, красные его пеленки.