Сергей Михайлов - Шестое чувство

-- Может, по случаю приезда дорогого гостя... а?.. у нас, кажется, где-то было, с майских праздников оставалось...

Маша нарочито сердито покачала головой.

-- Ну что с вами поделаешь! Ладно уж, раз такое дело -- и я к вам присоединюсь.

-- Вот это по-нашему! -- в один голос воскликнули мы с Арнольдом.

-- Какое единство взглядов и вкусов! -- рассмеялась Маша и вышла.

"А розы-то стоят!" -- подумал Арнольд, кивая на букет космических цветов. Я смущенно опустил глаза.

"Стоят... Только, знаешь, я чуть было их..."

"Знаю, все знаю. Главное -- что ты все понял".

"Спасибо Маше, она их спасла".

"У тебя прекрасная жена. Береги ее".

Через четверть часа мы уже сидели втроем за столом, с аппетитом уминая горячие пельмени, запивая их мускатом и весело болтая о всякой чепухе. А по телевизору тем временем, создавая удачный фон нашей непринужденной беседе, шла то ли двадцатая, то ли тридцать пятая серия бразильского киносериала "Рабыня Изаура".

Арнольд сыпал перлами красноречия и был сама любезность. По-моему, он не ударил бы в грязь лицом и на приеме у самого папы римского. По крайней мере, от его молчаливости не осталось и следа. Словом, вечер пролетел удачно и незаметно, и когда Арнольд вдруг стал прощаться, я с удивлением обнаружил, что скоро полночь.

-- Я провожу, -- сказал я, одеваясь.

-- Вы на машине, Арнольд Иванович? -- опросила Маша. -- А то, знаете, милиция...

-- Нет, что вы, Мария Константиновна, какая там машина! Да вы не волнуйтесь, я совершенно трезв. -- Он понизил голос до шепота. -- Я на летающей тарелке.

Она улыбнулась и погрозила ему пальцем.

-- Ах вы, хитрец! Только знаете, Арнольд Иванович, никому не говорите, что вы на этой, на тарелочке прилетели.

Арнольд рассмеялся, а я, честно говоря, замер от неожиданности.

-- Это почему же? -- поинтересовался гость.

-- Все равно никто не поверит, -- сказала Маша. -- Слишком уж вы земной -- наш, словом. Скорее, Николай за инопланетянина сойдет, чем вы.

Арнольд от души расхохотался.

-- Позволите счесть это за комплимент? -- спросил он, нахохотавшись вволю.

-- Разумеется! -- ответила Маша. -- Разумеется, это ваше достоинство. К сожалению, не каждый человек может называться настоящим землянином... Я надеюсь, ваша тарелочка еще посетит наше скромное обиталище?

Арнольд сразу стал серьезным.

-- Я не хотел бы обнадеживать вас, Мария Константиновна, но если у меня появится хоть малейшая возможность повидать вас с Николаем, я обязательно воспользуюсь ею. Признаюсь, я бы очень хотел этого. Поверьте, -- если, конечно, вы сможете поверить человеку, которого впервые увидели лишь несколько часов назад, -- вы с Николаем -- самые близкие для меня люди. Я ведь один в мире, как перст -- ни друзей, ни родных, ни семьи. Все летаю по свету, как... -- Он махнул рукой.

-- Приезжайте! Мы будем вас ждать. Правда, Коля?

-- Правда, -- кивнул я.

-- Не обещаю, -- ответил Арнольд, -- но очень, очень буду стараться. Прощайте, любезная хозяюшка!..

Когда мы вышли на улицу, я спросил его:

-- Ты правда прилетишь еще, Арнольд?

Он грустно покачал головой.

-- Нет, Николай, больше мы не увидимся. Скоро закончится эксперимент, и всякие контакты с тобой станут невозможными. Это закон. Но, поверь, я не кривил душой, когда называл вас с Машей самыми близкими для меня людьми. У меня действительно никого, кроме вас, нет. Так уж сложилась моя судьба.

-- Жаль. Очень жаль... Постой, Арнольд, а где ж твоя тарелка-то?

-- Да здесь недалеко, за углом.

-- Как, ты ее прямо так, на улице, и оставил? -- удивился я.

-- Зачем на улице? Здесь у вас стройка есть, так на ней, если не ошибаюсь, не то что случайного прохожего -- строителя увидеть невозможно. Как это у вас называется -- стройка века, что ли? По-моему, точнее не назовешь, боюсь даже, что и за век не управятся. Так вот на этой стройке я и оставил свою колымагу.

При призрачном свете луны мы добрались, наконец, до заброшенной стройки, проникли сквозь дыру в заборе на ее территорию и увидели звездолет -- тот самый звездолет, при взгляде на который у меня вдруг сжалось сердце. Мы обнялись -- в последний раз.

-- Прощай, Арнольд!

-- Прощай, Николай!

Через десять минут космический аппарат бесшумно поднялся с покинутого строителями фундамента недостроенного дома и унес в безбрежные просторы Вселенной моего лучшего и единственного друга -теперь уже навсегда. Звездолет пришельцев растаял в ночной мгле, словно призрак.

Я медленно поплелся домой, пиная пустую консервную банку по ночной московской улице. Какой-то нервный тип высунулся из окна и выразил не очень вежливое пожелание, чтобы я сходил куда-то очень и очень далеко и надолго, но я не расслышал -- куда именно. Мне было грустно.

Глава десятая

Никаких особенных причин не ездить в эти выходные на рыбалку у меня не было. Я просто забыл о ней, а когда вспомнил, поезд, как говорится, уже ушел. Из головы не выходил визит Арнольда и его слова о том, что мы больше никогда не увидимся. И зачем он их сказал? Ведь мог бы обнадежить, как обнадеживает врач обреченного больного. И был бы это уже не обман, а акт гуманности. Впрочем, у них там на Большом Колесе истина, возможно, дороже самой гуманной, самой человечной лжи -- кто знает?

Маша не мешала мне предаваться грусти и печальным мыслям, безошибочно постигая мое состояние не умом, а каким-то чисто женским, интуитивным чутьем, которое ее никогда не обманывало. Весь день сыпал мерзкий, холодный, напоминающий осень дождь, еще больше усугубляя мое гадкое расположение духа.

Чтобы как-то развеяться, я решил навестить все-таки того филателиста с Авиамоторной (ну уж теперь мне не то что майор Пронин -сам комиссар Мегрэ помешать не сможет!). Маша вздохнула и отпустила меня, сама же решила повидать свою сестру, которая жила то ли в Химках-Ховрино, то ли в Коровино-Фуниково. Василий третий день гулял на проводах и домой носа не показывал.

На Авиамоторной филателиста я не нашел. Словоохотливый сосед сообщил, что он буквально три дня назад переехал в центр, и поспешил дать мне его новый адрес. Я поблагодарил и отбыл на поиски неуловимого филателиста. Нашел я его не сразу, проплутав некоторое время по уже начавшим сгущаться сумеркам; жил он, как выяснилось, в двух шагах от гостиницы "Россия".

Когда я вновь вышел на улицу, просидев у старого коллекционера битых четыре часа, на Москву уже опустилась ночь. Свинцовые тучи обложили город, сократив световой день на несколько часов и заметно приблизив наступление темноты. Сырые, безлюдные тротуары гулко вторили моим одиноком шагам и отражали холодный свет уличных фонарей своими гладкими, чистыми, чуть ли не зеркальными от влаги, асфальтовыми лентами. Дождь прекратился, но воздух был насыщен влагой до такой степени, что я не удивился, если бы из-за угла вдруг выплыла какая-нибудь рыбина или, скажем, медуза, как в знаменитой книге Габриэля Маркеса.