Конрад Фиалковский - Homo Divisus

"Как на экране у плохого киномеханика, - подумал он. Вероятно, что-то неладно с мозгом. Впрочем, хорошо, что я вообще вижу".

- Сколько тебе лет. Кома? - спросил он.

- Это важно?

- Думаю, да. Ты разговариваешь со мной, словно старшая сестра, которая вводит в жизнь братишку, а ведь, наверно, ты еще играла в песочнице, когда я сдавал выпускные экзамены.

- Я никогда не играла в песочнице, - спокойно сказала Кома, и все-таки Корну показалось, что он ее чем-то обидел.

- Согласен, сравнение не из удачных. Но в любом случае, ты моложе меня. По-моему, ты хочешь что-то сказать. Так скажи прямо и ясно.

Она некоторое время не отвечала, потом улыбнулась.

- Одно я скажу тебе прямо и ясно, Стеф. Наши с тобой беседы - моя работа. Я знаю, что делаю, и нам придется еще немного поговорить, если ты не очень устал.

- Я не устал, и давай покончим с этим как можно скорее. Потом можно будет просто поболтать.

- Вряд ли тебе захочется... Скажи, ты никогда не думал стать космонавтом?

- Конечно, думал. Как и каждый парень моего поколения.

- А будучи взрослым?

- Возможно. Не помню.

Однако он помнил. Это было после высадки на Венеру первой экспедиции. Сидя у телевизора, он видел несметные толпы на улицах, флажки с серебряными эмблемами космонавтов и цветы, цветы, цветы, которые девушки бросали в машины. А в машинах - знакомые по газетным фотографиям лица вернувшихся оттуда. А вот тех, ктовозвратился в металлических ящиках, установленных в грузовых отсеках ракет, не показывали, но они были здесь, незримые, придавая еще большую значимость героизму живых. Он опоздал тогда в кино, потому что передача затянулась, а ему хотелось досмотреть все до конца. Но тогда ему уже было столько лет, что он не мог представить себя рядом с ними. Возможно, он еще сумел бы вообразить себя там, на Венере, выходящим из ракеты в белесые испарения планеты.

- В роли космонавта мне трудновато себя представить, признался он.

- Экспедиция к далеким планетам, возвращение спустя многие годы...

- Нет, это не для меня.

Она помолчала.

- А имя профессора Бедфорда тебе ни о чем не говорит?

- Нет. Какая-нибудь теорема, закон? А может, я должен его помнить по какому-нибудь съезду?

- Нет. Это было задолго до твоего рождения. Твой отец наверняка знал это имя.

- Так позвони отцу и спроси, если тебе так необходимо.

- Не шути.

- Я говорю вполне серьезно.

- Я знаю, кто такой Бедфорд. Впрочем, неважно, чем он занимался. Он вошел в историю как первый человек, который дал себя заморозить. Он умирал от рака, состояние было безнадежным, его тело охладили, так что в организме прекратились все жизненные процессы. Потом его поместили в герметическую оболочку и погрузили в жидкий азот. Теоретически процесс был обратимым. Но только теоретически... В то время никто не в состоянии был его реанимировать.

- И он согласился?

- Да. Это было его желание. Переждать, пока люди не научатся возвращать замороженным телам жизнь и вылечивать рак. Для него время остановилось.

- Он умер?

- Нет, он по-прежнему ждет. Он находится вне времени, как космонавты, которые летят к Урану или Нептуну. Когда он проснется, Вега переместится на небе и в глубине Космоса разгорятся новые солнца.

Корн смотрел на Кому, видел ее неподвижные глаза и лицо, черты которого становились тем четче, чем пристальней он вглядывался.

- Для него время будет такой же проблемой, как и для меня? - спросил он.

- Да.

Корн понял. Итак, он находится в другом времени. Сколько прошло лет? Не столетий, конечно, а лет, - ведь люди остались такими же, как и он, быть может, немного другими, но все-таки обычными людьми. А может, они иные, только являются ему в таком обличье, которое он знает, в обличье, предназначенном для таких, как он, путешественников, вынырнувших из жидкого азота? А мир изменился, и объективно существующая картина мира иная, чуждая и, значит, пугающая? Он смотрел на ровно светившиеся стены и старался не волноваться.

- Сколько... сколько лет прошло? - наконец спросил он.

- Полвека. С небольшим.

- Это много? - спросил он и тут же подумал, что такой вопрос не имеет смысла. Однако она поняла.

- Пожалуй, много, - Кома смотрела на него своим отсутствующим взглядом.

- Сейчас мне было бы больше восьмидесяти...

- Не думай так. Тебе тридцать один год. Помни - тридцать один! Только это правда и только это имеет значение. Ты возвращаешься из путешествия, из далекого путешествия, как космонавт.

- Ты веришь в то, что говоришь? А, Кома?

- Верю.

- Ну и что? Это же другой мир.

- Люди остались такими же. Остальное - технический декорум.

- Возможно, такими же, но не теми же. У меня была семья, друзья.

- У тебя все впереди...

- Что ты можешь еще сказать... Но все будет не так просто.

- Ты предпочел бы умереть, не просыпаться?

- Не знаю. Пожалуй, нет, - он перевел взгляд со стен на лицо девушки и снова увидел светлое пятно.

- Это был единственный выход, не считая смерти.

- Бедфорд...

- Да. Только у тебя изначально было больше шансов. Он еще ждет. Для него мир будет еще сложнее...

- Но он согласился сам!

- Какое это имеет значение? Ты давал согласие на свое рождение?

Корн взглянул на Кому, и ему захотелось остаться одному.

- Похоже, я для тебя... подопытная свинка. Не иначе, ты пишешь диссертацию, - съязвил он и тут же пожалел о сказанном.

- Я не пишу диссертацию, - сказала она. - Просто я хочу облегчить тебе жизнь в нашем несколько изменившемся мире.

- Итак, изоляция окончилась?

- Да. Одежда ждет тебя, - она показала на, приоткрытый стенной шкаф. Корн мог поклясться, что раньше шкафа там не было, но промолчал. - Завтра посмотришь несколько стереофильмов...

- ... и можно будет уйти?

- Да.

- В любой момент, хоть сразу же?

- Да. Только я не советовала бы торопиться. Впрочем, поступай, как знаешь. И еще одно: вот твой знар, - она протянула ему маленькое металлическое колечко с выбитыми на нем знаками.

- Это что? Удостоверение личности?

- Больше. Единственная вещь, которая тебе действительно необходима. Запомни свой знар. Можешь забыть свое имя, но знар - "знак распознания" - помни всегда.

Стены потускнели, и лицо девушки стало расплываться. "Я не хочу засыпать", - подумал он и погрузился в забытье.

Проснувшись, он прикоснулся ко лбу и нащупал углубление, оставленное шлемом. Был день. На деревьях за окном трепетали первые маленькие листочки.

2 Упражнение он проделывал не спеша. Легко подтянулся, коснувшись подбородком перекладины. Металл был гладким и прохладным. Он расслабил мускулы и резко опустился на всю длину рук. Взглянул на Рода, который стоял на эластичном полу, во вмятине, образовавшейся под тяжестью его тела.