Конрад Фиалковский - Homo Divisus

- Тут девушка упоминала о лыжах...

- Девушка?

- Да, которая говорила со мной, когда я проснулся.

- А, это была Кома. Она присматривает за тобой. Я всего лишь врач: операция, послеоперационные процедуры. Потом, конечно, я тобой тоже интересовался, но уже не как хирург, понимаешь?

- Да. Наверно, у тебя много пациентов? У Кары их всегда масса.

- У кого?

- У Кары, моей жены. Ты ведь с ней общался.

- Да-да...

- Она меня сюда и поместила. Это какая-то очень современная клиника.

Тельп молча смотрел, как шевелятся на ветру ветви в окне.

- Одно можно сказать с уверенностью. Корн, - проговорил он наконец. - Своей жизнью ты обязан Коме.

Тельп замялся,

- И тебе...

- Моя роль, - в определенном смысле, - вторична.

- Не понимаю.

- Об этом мы еще успеем поговорить. А теперь поешь. Первый настоящий завтрак после долгого искусственного питания. Ты доволен?

- Еще бы.

- Возможно, пища покажется тебе несколько странной, но ты пока на диете. А меня ждут пациенты.

Корн хотел было спросить, когда кончится изоляция, но в этот момент в распахнувшиеся двери въехал столик и запахло бульоном. Тельп пододвинул ему стул.

- Присядь и поешь. Хочешь послушать музыку? Еще древние оценили ее влияние на процесс пищеварения.

- Здесь есть радио? - Корн обвел взглядом стены.

- Только динамик. Что хочешь послушать?

- Все равно, - Корн сел и развернул салфетку.

Послышался тихий щелчок и вслед за ним первые такты мелодии.

- Это ты включил?

- Нет. Автомат, - ответил Тельп и вышел.

"Автомат. Автоматизированная больница", - подумал Корн, принимаясь за еду. Эта мысль снова пришла ему в голову, когда он встал, а столик самостоятельно ретировался в раскрывшуюся на мгновение дверь. Заинтересовавшись тем, что станет со столиком дальше, он подошел к двери, но опалесцирующие желтоватые створки уже сомкнулись. Он вернулся на середину комнаты, глянул в окно на серое предвечернее небо, лег на кровать и уснул. Ему снилось памятное утро на шоссе, покрытом тонкой коркой льда, образовавшейся за ночь после вечерней оттепели. Он опять обгонял неуклюжие автобусы, мчась к проступающим у горизонта горам. Обогреватели работали безотказно, и в машине было тепло. Въезжая на серпантин, он насвистывал марш, оставшийся в памяти еще с детских лет. И вдруг - смерзшийся снег на шоссе, резкий поворот руля и спазм в желудке, когда колеса оторвались от покрытия. Он проснулся. Бешено колотилось сердце. Тут же он услышал, как кто-то сказал:

- Опять неконтролируемый сон. Это недопустимо. Сколько можно повторять!

- Схема рекомбинации предусматривает такую фазу, - произнес уже знакомый женский голос.

- Мне нет дела до ваших фаз! Он мой пациент.

Корн открыл глаза. У кровати стоял Тельп. Больше в комнате никого не было.

- Он проснулся. Займись им. Я скоро вернусь.

Корн взглянул на дверь, но и там тоже никого не было. Тельп смотрел ему в глаза.

- Неприятная штука. Но это пройдет. Скоро ты будешь видеть нормальные сны.

- А почему она вышла?

- Она вернется. Еще несколько дней ты будешь под ее опекой. Кома следит за процессом твоей адаптации.

- Она психолог?

- И психолог тоже. Ну, я пойду. У тебя подскочило давление и участился пульс. Я зашел взглянуть, в чем дело.

- Знаешь, с меня довольно, - сказал Корн.

- Не понимаю.

- Мне надоела изоляция. Я чувствую себя здоровым, совершенно здоровым, хочу видеть родных, знакомых. Выйти отсюда.

- Скоро выйдешь.

- Это я уже слышал.

- А что бы ты еще хотел услышать? - Тельп внимательно посмотрел на него. - Когда кончится период адаптации. Еще немного - два, три дня. Потом выйдешь и остальное решишь сам. Но эти несколько дней придется потерпеть. Ты взрослый человек, Корн, - в дверях Тельп обернулся, - тебе тридцать один год, у тебя все впереди. Помни об этом всегда.

Тельп вышел, а Корн уставился в потолок, теплившийся слабым голубоватым светом, он пытался понять, что в действительности имел в виду врач с широким лбом, еще не дрожавшими пальцами и близорукими глазами. Потом потолок погас.

Корн открыл глаза от легкого прикосновения ко лбу. В комнате снова было светло. На стуле рядом с его кроватью сидела девушка.

"Словно сошла с портрета, - подумал Корн, - с портрета кого-то из старых мастеров, которые видели мир таким, каков он есть".

- Ты Кома? - спросил он.

- Да. Вот я и пришла.

- Знаю. Ты психолог. Руководишь процессом моей адаптации.

- Можно сказать и так. Но весь этот процесс сводится к беседе, - она говорила спокойно, выразительно, как хороший лектор.

- С чего ты хочешь начать?

- Безразлично. Когда-то ты увлекался астрономией, верно?

- Да. В школе - откуда ты знаешь?

- Считай, что я знаю о тебе очень много и впредь не удивляйся. Договорились?

- Да. До поступления на факультет биофизики я и в самом деле интересовался астрономией.

- Меня порадовало, когда я это обнаружила. С теми, кто по ночам смотрел в небо, легче разговаривать. Они какое-то время находились как бы вне времени. Такое остается на всю жизнь.

- Не понимаю.

- Понимаешь, только не отдаешь себе в этом отчета. Вспомни...

Он хотел сказать, что не знает, о чем вспоминать, но тут ощутил на лице вечерний ветер, веющий с опаленной солнцем пустыни, и вспомнил небо в ярких вечерних звездах. Это было давно, лет десять, может, двенадцать назад: растрескавшаяся дорога, низкие глинобитные мазанки, блеяние коз, а потом равнина и развалины, с которых они смотрели на небо.

- Над пустыней звезды кажутся ближе, - говорил старик с раскосыми глазами, - и поэтому обсерваторию построили здесь. Ночами они смотрели на небо, а утром, когда всходило солнце, спускались в подземелье на отдых. Прошла почти тысяча лет, как они ушли, но и сегодня они жили бы точно так же.

Корн помнил лицо старика. Он вел старую развалюхуавтобус, жевал табак и торговался о цене за проезд. Потом была ночь, и когда они возвращались по шоссе через пустыню, звезды над ней были еще ближе.

- Ты знаешь и о той обсерватории? - спросил Корн.

- Да. Но тогда ты был еще слишком молод и тебе все казалось неизменным, вернее, очень медленно изменяющимся. Так бывает всегда. Если мы начинаем замечать изменения, значит, подходит старость. И тогда дни становятся короче, лето сливается с зимой и следующим летом, а осени и весны мы почти не замечаем.

- Зачем ты все это говоришь?

- Потому что время - твоя проблема.

- Проблема?

- Да.

Он, не понимая, внимательно смотрел на девушку, на ее неподвижные темные глаза и гладкие, собранные на затылке в большой узел волосы. Потом перевел взгляд на ее руки, но увидел лишь два светлых пятна, кисти приобрели четкость, только когда он присмотрелся.