Дорога из пепла и стекла (СИ) - Екатерина Витальевна Белецкая

постоянно горящем в очаге огнём, рядом с узкой скамьей, на которой лежал Ит, а вопросы — существовали в другом пространстве, с первым никак не пересекающемся. Ещё в этом пространстве существовал Рифат, хмурый, неразговорчивый, с тяжелым, словно бы осуждающим взглядом, абсолютно не стремившийся к общению и разговорам; Рифат, от которого лишнего слова невозможно было добиться; Рифат, который, кажется, укорял себя — за то, что согласился помочь. Скрипач, который об этой помощи так отчаянно просил, уже и сам понимал, что ни о какой настоящей помощи не могло быть и речи…

Однако, когда на седьмые сутки Ит немного очнулся, Рифат, кажется, слегка смягчился — если, конечно, это можно было так назвать. Сперва он сварил утром некое подобие каши из зерен танели (Скрипач узнал запах, и это его обрадовало — хоть что-то знакомое), потом предложил поесть Скрипачу, велел напоить Ита отваром, а затем сказал, снова на всеобщем:

— Надо вправлять нога. Чтобы могла ходить.

— А можно говорить на лаэнгш? — отважился, наконец, Скрипач. — Всеобщий трудно, непонятно.

До этого они общались на том подобии всеобщего, которое знал Рифат, но Скрипачу это уже надоело. Уж очень сильно был искажен язык, утеряны формы, согласования, исковерканы слова.

— Знаешь лаэнгш? — удивился Рифат.

— Знаю, — ответил Скрипач. — Другую форму, но они похожи.

— Ты умная, — кивнул Рифат. — Это сложный язык.

— Умный, — поправил Скрипач.

— Умная, — резко произнес Рифат. — Не смей говорить о себе в мужском роде. Ты халвквина, как тебе не стыдно так себя вести?

— У нас все говорят о себе в мужском роде, — ответил Скрипач.

— Это очень плохо, это неправильно, — покачал головой Рифат. — Постыдно. Тебя ужасно воспитали. Сколько тебе лет?

Скрипач открыл было рот, но, к его неимоверному удивлению, Ит его опередил.

— Двадцать, — едва слышно произнес он. — Мне двадцать. Ей девятнадцать.

— Вы сёстры? — кажется, Рифат не удивился тому, что Ит вдруг заговорил. Зато Скрипач удивился, и так и замер — с открытым ртом.

— Да, — ответил Ит.

— Как тебя зовут? — спросил Рифат, повернувшись к Иту.

— Ит, — ответил тот.

— Ужасно, — поморщился Рифат. — А тебя?

— Скрипач, — ответил Скрипач.

— Так нельзя, — Рифат на секунду задумался. — Имя женщины, и имя халвквины должно быть мелодичным, или хотя бы заканчиваться открытым слогом. Тебя я буду называть Итта, а тебя Скиа. Это правильные имена, и не очень редкие.

— Хорошо, — кивнул Скрипач. Он уже понял: лучше согласиться. Ит прав, он повел себя верно. В ситуации, подобной той, в которой они оказались, лучше соглашаться, потому что Рифат непредсказуем, с него станется выкинуть их обратно, на берег. На верную смерть — если ему что-то всерьез не понравится.

— Тебе нужно вправить кость, — Рифат повернулся к Иту. — Если не вправить, ты не сможешь ходить.

— Боюсь, что не смогу, даже если вправить, — Скрипач видел, что говорить Иту трудно, но вмешиваться не рискнул.

— Время рассудит, — пожал плечами Рифат. — Если ты сумела остаться живой после таких побоев, то, возможно, сумеешь потом и ходить. Как знать. Плохо то, что ты очень слабая, а терять время нельзя, потому что кость срастется неправильно, или не срастется вообще, если ждать дальше. Вправлять больно. Ты можешь не выдержать.

— А эти корни? — Скрипач кивнул в сторону ковшика, стоявшего на своем обычном месте возле очага. — Они не помогут?

— Это не лекарство, — покачал головой Рифат. — Это годится только для сна, чтобы спать крепче. Лекарств нет.

— Почему? — спросил Скрипач.

— Ты слишком любопытна. Здесь ничего нет, — по всей видимости, Рифат решил, что разговора не будет. — Всё равно, надо пробовать. Скиа, иди к морю, ищи крепкие прямые ветки. Итта, тебе надо будет поесть, потом поспать, чтобы были силы. Вечером будем делать.

— А если не делать? — спросил Скрипач. Он уже стоял у двери. — Если сейчас просто дать ему… простите, ей немного выздороветь, а потом отвезти туда, где есть помощь?

— Для неё здесь нет помощи, — отрезал Рифат. — Иди. И заодно собери плавник, какой увидишь. В доме холодно.

* * *

Ит, вопреки опасениям Скрипача, выдержал. Правда, после экзекуции, в которую превратилась попытка вправить перелом, он пролежал в отключке почти сутки, но, когда пришел в себя, на боль не жаловался, и, кажется, чувствовал себя сносно. Впервые за эти дни они, наконец, сумели поговорить — Рифат, убедившись в том, что хоронить в ближайшее время никого не потребуется, снова куда-то ушел, и они остались одни.

— Рыжий, что с рукой? — спросил Ит. — Может, тоже попробовать вправить?

— Там нечего вправлять, — покачал головой Скрипач. — Каша. Мясорубка. Пальцы не чувствую, кисть тоже. Судя по тому, что я вижу, даже репозицию осколков сделать не получится.

Руку он за эти дни наловчился подвязывать, прижимая к телу, чтобы поменьше двигалась — но всё равно, нет-нет, да слышался при движении отвратительный звук, крепитация, когда осколки тёрлись друг об друга. Предплечье, плечо, и ключица болели непрерывно, и в покое, и в движении, но постепенно боль становилась меньше, или же Скрипач к ней как-то притерпелся.

— Н-да, — Ит вздохнул. — В некотором смысле, нам повезло, кажется.

— В каком это некотором? — нахмурился Скрипач.

— Эмболия, сепсис, — Ит вздохнул. — Сам понимаешь, умереть у нас было очень много возможностей. Но мы ими почему-то не воспользовались. Так, ладно, про это потом. Ты хоть что-то помнишь?

— Локацию Киую, — Скрипач задумался. — Картон на полу, с рисунком. Темноту. Это всё. А ты?

— Я тоже, — ответил Ит с досадой. — Ты ничего не замечаешь? — вдруг спросил он.

— Что именно? Ты о чём? — не понял Скрипач.

— Когда Рифат спросил про возраст, я ответил, что мне двадцать, — сказал Ит. — Посмотри теперь внимательно на меня. И на свою руку, которая целая. Правда, не замечаешь? Ну?

— Чёрт… — только и смог сказать Скрипач.

— Вот-вот, — кивнул Ит, и закрыл глаза. — В том и дело.

Скрипач подошел к Иту, сел рядом, и вгляделся — впервые за эти дни. Раньше у Ита была седина в волосах, не очень много, но — была. Виски, например, были седыми, пусть и не полностью. Была сеточка морщин у глаз, постороннему взгляду почти незаметная. А сейчас… не смотря на ужасающее общее состояние можно было разглядеть признаки, про которые они оба уже давным-давно позабыли. Никакой седины. Молодая кожа, чистая, без единой морщинки. И — руки. Руки, которые всегда первыми выдают возраст.

— Геронто, — произнес Ит беззвучно. — Не одно. И не два. Мы всегда уходили до ста пятидесяти, рыжий, но не дальше. Когда делали. Это очень опасно, опускать так далеко. Это кто-то с нами сделал. Понимаешь?

— Может быть, поэтому мы и выдержали, — сказал Скрипач без особой уверенности. — Организм в молодости регенерирует гораздо лучше, чем возрастной.

— Согласен, — кивнул Ит, не открывая глаз. — Я на тебя смотрел