Николай Дубов - Колесо Фортуны

Только коренной русак, но оторванный от стихии русского языка, сохранивший дореволюционную лексику. И наконец, помимо всего, вы отлично поняли вопрос, который я задал по-русски. Как видите, все довольно просто.

- О нет, совсем не просто! - сказал мистер Ган, глядя поверх ребячьих голов.

Над гречишным полем с самолетным гулом барражировали шмели и пчелы, на скале левого берега медленно покачивались кроны сосен, их прекрасные двойники струились в речном плесе, беззвучно текли и никуда не могли утечь, нагретый воздух доносил запахи аира и лещины, и даже неугомонные лягушки затихли в щемящем душу полуденном покое. И нет покоя только для него. Изобличен и пойман, как завравшийся мальчишка... Кто этот человек с канадской собакой? И при чем тут дети?.. Но в конце концов, что, собственно, произошло? Узнали, что Ган - бывший Ганыка... Ну и что? Преступления он не совершил, никаких правил не нарушил. Что могут сделать ему, гражданину USA?

Напряжение, сковавшее мистера Гана, ослабело, голос утратил натужную хрипотцу. Он говорил по-русски без ошибок, но замедленность и старательность произношения показывали, что язык этот ему уже нужно вспоминать.

Утратив напускную оживленность, лицо оказалось значительно старше, чем виделось прежде, - носо-губные складки резче и глубже, в румянце отчетливо проступили багровые узелки склеротичных капилляров.

- Остальное - не просто, - согласился Федор Михайлович. - Вот вы выдаете себя не за того, кем на самом деле являетесь, оказывается, вы не мистер Ган, а Ганыка...

- Был Ганыка... Отец переменил фамилию, когда принимал американское гражданство. И не для того, чтобы "замести следы", а потому что ее сократили сами американцы: вместо двух-трех слогов они всегда предпочитают произносить один. Так Ганыка превратился в Гана...

- Однако здесь никто не знал этого, а вы не спешили сообщить, играли роль этакого простоватого малого, рубахи-парня. На самом деле вы, кажется, не такой уж развеселый балагур... Иными словами, вы притворялись.

- Я не знал, как здесь отнесутся ко мне. Хотя у отца, в сущности, не было имения, а только тот нелепо большой дом, но все равно считалось помещик...

- И вы боялись, что вас, помещика, немедленно поставят к стенке? Ганыка пожал плечами. - Для взрослых вы - реликт необратимого прошлого. А для этих молодых людей, которые на наших глазах могут ежесекундно лопнуть от неутоленного любопытства, для них вы просто вроде ожившего мамонта или динозавра...

Юка вспыхнула, Антон заулыбался во весь рот, у Толи порозовели уши, и только Сашко остался напряженно серьезен. Взгляд Ганыки скользнул по лицам ребят и снова задержался на Юке.

- Есть другое определение, - сказал Ганыка, - но они не учат Священного писания и не знают притчи о блудном сыне... С той разницей, что здесь блудный сын вернулся в отчий дом, где уже никто не ждет его. И где от самого дома остались одни развалины.

- Блудный сын вернулся открыто, - сказал Федор Михайлович. - А вы крадучись, аки тать...

- Открыто возвращались знаменитые люди, у них - имена, популярность... А кто я? Даже отец никогда не занимался политикой. Ни до, ни после революции... Он был мягкий, даже безвольный и очень добрый человек.

И глубоко несчастный. Он не мог себе простить панического бегства и часто повторял, что бегут от своей родины трусы или негодяи. Негодяем он не был... А я... Что ж я?

От политики был еще дальше, чем он. Да и какой может быть политик из владельца провинциальной drugstore?!

- Drugstore - это, кажется, помесь аптеки с забегаловкой?

- Забегаловкой? - не понял Ганыка.

- Закусочной, кафе...

- Да, да... У вас это считается - капиталист?

- Не знаю, не знаю... Предприниматель, во всяком случае. Чтобы купить такую аптеку, нужно, наверно, немало денег?

- Я не покупал аптеку. Я учился на фармацевта и зарабатывал себе на жизнь чем придется. Потом меня взял к себе в помощники владелец drugstore... Я женился на его дочери, а после смерти тестя стал хозяином аптеки. Так что, если я капиталист, то не "мульти", а "мини" или даже "микро"...

- М-да... - сказал Федор Михайлович. - Там, возможно, все ясно, но тут вокруг вас многовато тайн.

И таинственное или кажущееся таинственным поведение ваше вызвало изрядное смятение умов.

Брови Ганыки удивленно поднялись.

- Но почему? Разве я делал что-то недозволенное? Ел, спал, ловил рыбу...

- Вот именно - ловили рыбу. Что могли подумать о вас местные жители? Рыбы в реке нет, а он ловит.

Значит, эта ловля - для отвода глаз? Почему американцу вздумалось копать червей в руинах, где, как здесь прекрасно знают, червей быть не может? И вообще - зачем ему черви, если ловит он спиннингом, для которого никакая наживка не нужна, приманкой служит блесна?

Ганыка покраснел и, пристыженно улыбаясь, поднял руки.

- Сдаюсь, сдаюсь... Только ничего таинственного в моих поступках нет. Я просто не умею ловить рыбу.

Никогда не ловил и не знаю, как это делается - когда нужны черви, а когда нет и где их добывают. В Америке их можно купить. Готовых, в различной фасовке. Но не везти же было червей из одного полушария в другое?

- Вы упустили прекрасную возможность повеселить таможенников... Как бы там ни было, совершая свои странные поступки, вы не учитывали психологию ваших бывших земляков. А она отличается, с одной стороны, сугубым реализмом, житейской практичностью, с другой же стороны - буйной фантазией, которую не ограничивают не только узкие рамки высшего образования, но у многих не стеснены даже средним. В силу первой особенности здешний житель просто не может допустить мысли, что человек будет что-либо делать, если это не принесет практической пользы, а в силу второй особенности эта предполагаемая выгода или польза могут приобрести в его воображении характер самый фантастический - от горшка с червонцами до миллионов Бегумы или алмазов Великого Могола. Впрочем, о Бегуме и Моголе я упомянул для красного словца.

- Какие сокровища? Ведь я только червей!..

- Но вы никому этого не сказали. А если б и сказали, вам бы наверняка не поверили. Правильно, Сашко?

- Точно! - уверенно сказал тот.

- Но почему же, господи боже мой? Ведь я говорю правду!

- Человек создание сложное, очевидной правде он привык не верить и, как принято у критиков говорить, старается в поступках ближнего отыскать подтекст - правду, на поверхности не лежащую. Поставьте себя на место здешнего жителя. Как он будет рассуждать? Из-за океана приехал человек. Не куда-нибудь, а именно сюда, в Ганыши. Турист? Знаем мы этих туристов! Они или шпионят, или в Большом театре смотрят "Спящую красавицу". Здесь шпионить не за кем, "Спящей красавицы"

тоже нет. Значит, у человека есть какая-то своя, тайная цель. Кто же поверит, что человек ехал на другой коней света только для того, чтобы пошататься здесь с удочкой? Да он же втирает очки! Или, по-местному говоря, бреше як собака. Так, Сашко?