Владимир Фирсов - Срубить Крест

Огромный королевский парк пустовал — в этот час жители уже спешили на Ристалище или усаживались у экранов. Это было нам на руку. Мы долго бродили с Петровичем по аллеям, выложенным плитами красного песчаника, по ажурным мостикам над прудами, продирались через заросли. Наконец, поднявшись на заросший деревьями холм, мы наткнулись на маленькую часовню — я видел такие и в городе.

Солнце уже сползало к горизонту, и его зелёный свет сделал изумрудными ползущие по небу облака. Зелёной стала и вода в пруду, и белая часовня.

Мы долго разглядывали часовню, но ничего не заметили. Выглядела она дряхлой и заброшенной. Мы уже хотели повернуть к выходу. Но в это время солнце выглянуло из-за облака, брызнув нам в спины изумрудными лучами, и мы увидели, что на наши тени, вытянувшиеся по траве, упала тень огромного креста.

Тень — это всего-навсего тень, но мы оба мгновенно обернулись. Недалеко от нас среди деревьев прятался большой бетонный куб, над которым возвышался огромный сверкающий крест.

— Мне кажется, Петрович, это то, что мы искали, — сказал я вполголоса.

Мы пробрались через густые кусты вплотную к зданию. Куб был непроницаем, без окон и дверей. Лишь обойдя его кругом, мы обнаружили небольшую дверку, но она оказалась запертой.

— Что это такое — храм Креста или радиоцентр? — спросил я. — Для храма это здание слишком неприступно. Или здесь посещение храмов не предусматривается обычаем?

— Это здание лежит в центре треугольника ошибок, — сказал Петрович. — Сигналы могли исходить только отсюда.

— Петрович, ты помнишь антенну того аппарата, с которым Рюдель сидел в Гурзуфе? — спросил я. — Тебе не кажется, что она похожа на этот крест?

— Сходство есть, — подтвердил Петрович. — Но всё-таки этот крест — не антенна.

Вдруг он сделал предостерегающий жест и увлёк меня в кусты. Раздался скрип металла. Дверка в стене распахнулась, и оттуда кто-то вышел. Судя по голосам, их было двое.

— Я сделаю всё, как мы договорились, — услышал я гнусавый голос, который показался мне знакомым.

— Но ни секундой раньше, ни секундой позже, — ответил второй голос. — Я оторву тебе голову, если ты ошибёшься.

— Кавалер обижает меня, — сказал первый голос. — Если он во мне сомневается, он может всё сделать сам…

Тут в просвете между листьями я увидел лицо говорившего. Это был мой старый приятель — птицеголовый судья.

— Я не должен появляться утром на Ристалище, — сказал его невидимый собеседник. — Если я появлюсь утром… Дальнейшее я расслышать уже не смог.

Когда голоса затихли вдали, мы выбрались из кустов.

— Ты узнал судью? — спросил я.

— Да, — ответил Петрович. — Но второго я не рассмотрел.

— Я тоже. Но мне кажется, что это был сам Рюдель. Уж слишком заискивал перед ним судья. И вообще всё это мне не нравится. Не кавалерское это дело — таскаться по радиостанциям. А ну, Петрович, отсними это здание. Покажем его бабушке.

Петрович обошёл храм вокруг, зафиксировав его в своей фотонной памяти. Мне показалось, что, перед тем как пересечь отбрасываемую крестом тень, он на мгновение замешкался.

— Да будет тень Креста над нами! — бодро сказал я. — Ты не находишь, что сейчас эта поговорка очень кстати? И ещё: ты можешь объяснить, почему она мне так не нравится?

Глава 14.

Пленник любви

— Ты убеждён, что это Рюдель подсунул тебе лошадь? — спросила меня бабушка, когда я вечером рассказывал ей о прогулке по королевскому парку. Неодобрительно поджав губы, она долго вертела так и этак фотографии таинственного радиохрама, переданные на спутник Петровичем.

— Больше некому. Такой лошади здесь нет цены. Ни у кого из кавалеров я не видел ничего подобного. Не могу поверить, чтобы Рюдель скупил всех мало-мальски стоящих лошадей, а эту не заметил.

— Знаешь, внучек, держись-ка ты от неё подальше, — сказала вдруг бабушка. — Не по душе мне подарки твоего Рюделя. Скачи лучше на своём Росинанте.

— Ох, бабуся, что ты говоришь! Он шагом-то еле ходит. А Закат — отличная лошадь. Она уступает только Баязету.

— Тебе виднее, — заметила бабушка. — И всё же на твоём месте я бы к ней не подходила.

После ужина я уселся в кресло перед телевизором, чтобы посмотреть, чем меня порадует местная телесеть.

Висевший на стене телевизор был допотопный — не с плёночным, а с толстослойным экраном, заделанным в деревянный ящик. Из пяти каналов работал только один.

Я впервые смотрел местную телепрограмму, и она меня ничем не порадовала. Изображение было плоское, краски неважные. Передавали что-то вроде последних известий — смесь уголовной, спортивной и светской хроники. Состязания претендентов не показали, объявили только результаты — Рюдель снова выиграл оба боя. Я заметил, что вся передача состояла из прямой трансляции. Видеозапись совсем не применялась.

Я выключил экран и задумался. Моего очень краткого пребывания на Изумрудной было достаточно, чтобы понять, что здешнее общество неуклонно деградирует. Я понимал, почему это происходит. Кучка беглецов с Земли привезла сюда передовые знания, передовую технику и технологию, самую современную энергетику. Здесь, на Изумрудной, в распоряжении колонистов были неограниченные природные ресурсы, идеальная среда обитания — им не приходилось сражаться за жизнь, терпеть голод и холод, ютиться в пещерах, экономить каждый глоток воды или воздуха. У них имелись все условия для неограниченного развития — не было только развития. И причина крылась вовсе не в неимоверно кратком сроке жизни. Первобытный человек на Земле жил вдвое меньше и всё-таки создал цивилизацию. Нет, я понимал, что дело совсем в другом: привезя сюда передовую технику, беглецы не привезли передовых идей.

На Изумрудной царили классовое неравенство, экономическая зависимость, религия. Застывшие на столетия производственные отношения сковали рост экономики, если не остановили его совсем.

Я помнил, как Юлик назвал атомные автомобили старыми, — новейшими конструкциями были аккумуляторные электромобили и газогенераторные машины. Очевидно, то же самое происходило во всех областях, и прежде всего в энергетике. Переселенцы привезли сюда кварк-реакторы, но со временем те постепенно вышли из строя, и основой энергетики Изумрудной стали ядерные реакторы, а затем тепловые электростанции… Из пяти программ телевизионной сети осталась одна, стал популярен конный транспорт. Общество неуклонно двигалось к закату, и если правда, что средняя продолжительность жизни на планете тоже уменьшается, то закат этот наступит очень скоро.