Найдёныш - Павел Сергеевич Комарницкий

прищурился Полежаев. — Откуда взято?

— Помилуй Бог! — почти совсем натурально удивился хозяин фактории. — Да вся тайга уж знает, какого лешего ты в глухомани сидишь!

…

— … Какого рожна ещё ты придумал, Илюха!

Действительно, изобретение молодого тунгуса выглядело донельзя дурацким. Ну что это такое — привязать на верёвке пустую патронную цинку и тащить за лошадью, громыхая на всю тайгу?

— Вот совсем зря ругаисся, Вана Ваныч! — похоже, Илюшка был готов стоять на своём твёрже скалы. — Медведь тайга сейчас шибко везде ходи. Наскочит близко, лошади пугайся, товары туда-сюда валися. Так далеко услышит, однако, мы идём, с дорога уходи, лошадь пугай нету!

— Похоже, парень-то у тебя с приветом, — Корней Евстафьич с ухмылкой наблюдал сценку.

— Да ай… — досадливо махнул рукой Полежаев. — По твоему же выраженью, какой есть. Ладно, пёс с тобой, поехали! Прощевай, Корней Евстафьич!

Караван двинулся в путь, последним со двора фактории выехал Илюшка, таща за собой громыхающую жестянку.

— Ну, а теперь объясни по-человечьи, зачем весь этот балаган, — потребовал Иван Иваныч, когда строения фактории скрылись из виду.

— Ты моя зря не ругай, Вана Ваныч, — наедине Илюшка говорил по-русски уже почти совсем чисто, не изображая из себя дикого и к тому же малость придурковатого тунгуса. — Ту штучку откопал я, однако.

— Фьють… — присвиснул Полежаев. — Не в больном животе, стало быть, дело…

— Ну.

— А зачем?

— Огды отдам. Вдруг надо.

— Ещё чего! — возмутился Иван Иваныч. — Ты не забыл, что со Степан Савельичем сделалось?

— Твоя живой, моя живой, Охчен тоже живой, однако. Твоя тогда верно сказал — не надо на себе эта штука долго носи, тогда ничего не будет.

Полежаев потеребил бороду. Ну а что… а ведь прав Илюшка. Кто знает, что это за штуковина? Вдруг и впрямь для чего-то сгодится грозной богине Огды…

— И что, теперь до самого дому будет так вот бренчать?

— Что делать, Вана Ваныч. На длинная верёвка оно не опасно.

…

Табурет, вынесенный на середину двора, украшала побитая дорогой и истёртая до дыр на днище патронная цинка, вскрытая крышка которой была прикручена проволокой, продетой сквозь грубо проверченные ножом дырки. Вносить «эту дрянь» в дом Варвара Кузьминишна отказалась наотрез.

— Давай, Илюшка.

Тунгус, сопя, раскрутил проволоки и откинул крышку. Изнутри коробка оказалась довольно плотно набита травой, в которой покоилась та самая штуковина, убившая некогда Голуба. А заодно и его лошадь.

— Вот…

Часто-часто облизываясь, Бяшка осторожно подошла поближе. Протянула руку ладошкой вперёд, затем и вторую.

— Н-нет… Нету тут смерти.

— Уверена? — осторожно усомнился Полежаев.

Девочка ещё подумала.

— Уверена. Я бы почувствовала.

Помедлив, Илюшка осторожно извлёк из травы чёрную штуковину, размером с портсигар.

— Холодный, однако. Тогда был горячий.

— А ну-ка дай! — Иван Иваныч отнял у тунгуса небесный артефакт. Штучка действительно оказалась холодной, сухой и шелковистой на ощупь. Годы пребывания в земле нимало не сказались на раритете — ни ржавчины, ни налёта, ничего такого… Вот только внутренний жар улетучился. Навсегда?

— И всё-таки мама права, па, — Бяшка тоже осторожно взяла артефакт в руки. — Мы не станем держать это в доме. Лучше всего давай закопаем поглубже, вон там у забора. Пока…

…

— Бяша, ты куда собралась?

Грозная богиня Огды, одетая в вязаную кофточку и штанишки — те самые, собственноручного изготовления — отодвигала засов потайного выхода, устроенного в заборе: толстая тёсаная доска, прибитая на петлях.

— Пойду побегаю, ма.

— А чего не через ворота?

Девочка улыбнулась.

— А тогда меня увидит тот, кому видеть меня нельзя. К нам папа Аськин едет, внука повидать хочет.

Нырнув в узкий лаз, Бяшка закрыла доску-калитку снаружи. Варвара, развешивая бельё на верёвке, лишь покачала головой.

Молодые собаки, Базлай и Куса, взятые взамен убитых бандитами, залаяли заливисто и громко, подтверждая правоту грозной богини.

— Аська, кончай стирку! Отец твой в гости пожаловал!

— Эйе, кто дома еся, однако? — раздался из-за забора громкий голос.

— Открываем, открываем!

Возле ворот, улыбаясь во весь щербатый рот, стоял Гугдауль, отец Асикай, держа под уздцы рослого верхового оленя и опираясь на длинный таях[8]. Пара заводных олешков сзади свидетельствовала, что к путешествию старик отнёсся со всей серьёзностью.

— Здорово, Вара! Вот приехал, внука хочу повидать, однако.

— Здравствуй-здравствуй, отец Асикай, — Варвара, поважая старику, не стала называть его по имени, как и положено обращаться к старшему по возрасту у тунгусов. — Заходи, гостем будешь!

На шум во двор выглянули Охчен, Илюшка и сам Иван Иваныч.

— Ва! — старик разулыбался пуще прежнего. — Нынче все здеся, однако. Здорово всем, да!

— Здорово, здорово, Гугдауль! — ответно улыбнулся в бороду хозяин заимки. — Варя, наверное, лучше гостя у нас принять. А то в тот раз неудобно вышло. Проходи в дом, располагайся!

— Пасибо, пасибо, Вана Ваныч! А где внук?

В этот момент Асикай вынесла из флигеля маленького Ивашку, одетого лишь в короткую рубашонку.

— О! — вконец умилился старый тунгус. — Давай скорея! Деда соскучился, да!

Малыш, однако, дедова умиления нимало не разделял, и как только жёсткие шершавые руки обхватили голую попу, поднял отчаянный рёв.

— Ва! Деда не узнал, да? Ай-ай…

— Да проходите уже все в избу-то! — засмеялась Варвара.

…

— … Ва! Богато живёшь, Вана Ваныч, ой, богато…

— Да мы тут все вроде как не бедствуем, — засмеялся Полежаев. — Дружно живём, почитай как одна семья.

Обильное угощение, выставленное женщинами на стол, за приятным разговором уже здорово поубавилось, но пуще того убавилась водка в красивом гранёном графинчике. Если учесть, что обитатели заимки наливали себе поменьше, а кто-то ещё и умело не допивал порции, львиная доля убывшей водки перекочевала в старого тунгуса, вызвав у него радужное состояние духа.

— Хорошо когда дружно, да! Илюшка, ты чего не женисся, однако?

— Э! — вопрошаемый махнул рукой. — Мне так хорошо.

— Где хорошо-то? — возмутился Гугдауль. — Разе хорошо, молодой и неженатый! Молодой женися должен, однако, много-много детишка нарожай!

Развезло деда, подумал Иван Иваныч. Надо бы его как-то во флигель аккуратненько переправить — долг вежливости отдан, чего ещё? Он же к дочери да внуку прибыл, вот и пускай…

— Чего тебе ещё показать, почтенный Гугдауль?

Старик икнул.

— А кажи чёрта, Вана Ваныч.

— Кого-кого?! — изумился Полежаев.

— Чёрта, однако, который тута живёт. Золото даёт, да…

— Эка напился ты, дед! — весело рассмеялась Варвара, и все следом. Старый тунгус засопел.

— Чего, жалко, да?

— Да откуда, какой чёрт-то?!

— Эйе… кто по двору ходит? Копыта такой лошадь нету, олень тоже нету. Никто такой копыта нету! И два нога, не четыре!

Старый тунгус внезапно заплакал.

— Се обманывай старый Гугдауль, да… Церква надысь был, просил поп-батюшка — кажи где бог спрятал! Один