Сергей НАУМОВ - Iskatel 1979 3

—  Ладно уж! Расстанемся по-нашему. Дабы вас сырым вет ром еще больше не продуло.

—   Избавьте, ваше величество!

—  Нет, нет! Непременно! А то вам пути не будет… да и ме ня обидите. — Плеснул в чарки водки, с шутливой грозностью поднес. — Лечебный дигет — от простуды!

Дженкинс мучительно выпил, закашлялся. Уходить не спе­шил. Оказалось, ждал не зря. Появился Ягужинский, весь мок­рый, с пакетом в руках. Генерал-адъютант вопросительно мол­чал — было слышно, как с его одежд канала вода.

—  Читай! — Из-под вздыбленных бровей Петр метнул сокру шающий взгляд. — Не мне — я с адмиралом Норрисом не пе реписчик. Ему читай! — он ткнул локтем в сторону Дженкип– са, — дабы уразумел, зачем здесь появился британский флот. Ягужинский засветился внутренним смехом. Скользнул по горько-кислой физиономии англичанина и с треском разорвал пакет — без почтения, небрежно.

—  Так… вначале неподобающее государю приветствие… Вот дело… «Я имел честь принять вашего царского величества ми нистра сэра Ягужинского и был уведомлен, что вы не желаете ссоры между вашим величеством и моим августейшим королем. Позвольте заверить — я прибыл с эскадрой в Балтийское море исключительно для протекции английского купечества от швед ского г пиратства и защиты нашей древней дружбы. Искренне ваш — адмирал Ян Норрис».

—  Ну как, ваше величество? — Дженкинс ласково замор гал, г— Надеюсь, теперь не осталось сомнений? Адмирал Нор рис, как видите, — рыцарь!

—  Оставляю сие писание безответным, поскольку оно не от самого короля, — под черными бровями Петра медленно стыл блеск зрачков. — Счастливого плавания, мистер Дженкинс.

Прощание было подчеркнуто сухим и холодным — царь не ответил на поклон, не послал Ягужинского проводить. Дип­ломат с трудом одолел путь до дверей: ноги неуверенно танце­вали на плывущем полу. Генерал-адъютант откровенно насме­хался. Петр подошел к квадратному люку — долго вслу­шивался в гул ветра и воды.

—   Шторм не утихает, — осторожно заметил Ягужинский.

—  Зови, Павлуша, командора Змаевича, — думал о чем-то своем Петр, раскуривая трубку. — И лисий хвост, и волчьи зу бы видны! Что за глупая дипломатия?.. И невыгодно, и срам!

Неслышной тенью появился Змаевич.

—  Так, значит, галеры в опасности? — спросил Петр. И до бавил резко, язвительно: —Ахтительные авантажи! Благо дар ствую Апраксина за вести!

У Петра сильно разболелась голова — ломило затылок, ту­пая боль сжимала виски и лоб. Перед глазами качалась крас­ная паутина.

<— Понеже мне отсюда ничего не видно, я на Гангут прибу­ду самолично. Отплываем на бригантине «Принцесса» сегодня же, сейчас, пока темно.

—  Ваше величество! — вскричал Ягужинский, молитвенно поднимая руки. — Вы рискуете жизнью! В такую погоду!..

Петр помолчал, только глянул как-то необычно. Сказал стро­го и собранно, но тихо, разбитым голосом:

—  Писем на мое имя не принимай. Впрочем, смотри и решай все своим умом. Где я — строгий секрет… — И уже весь в ве– ведомой радости глянул на Змаевича: — Поплыли!

Ягужинский скачками бросился на палубу. Сквозь разбойни­чий свист ветра донеслись его команды.

Шторм порывисто стонал в снастях. Закипающая вода реве­ла и металась по палубе пенными языками. Раскачиваясь, тре­щали и скрипели мачты. Гулко хлопало полотнище сорванно­го паруса. Высоко на спины разъяренных волн вползала и от­весно падала резная корма, мерно погромыхивала якорная цепь. Близкого берега не было видно — все утонуло в мутной бурлящей темноте.,,

Сколько раз возносилось солнце и западало в зеленый убор лесов Богемии — не считал.

Жалкий трус с ликующим сердцем, зарывшись в полутьму летящей кареты, Алексей не по-царски суетливо обнимал Еф­росинью. Все было позади: исходящая пушечным гулом Рос­сия, бешеная постройка кораблей, его пустоцветная жизнь при дворе.

За окном в тусклом тлеющем свете плыло серебряное от рос утро, широким шагом пробегали золотистые сосновые стволы, стекленела лазурь. Рядом грешно и нежно смотрела голубыми глазами дева, лепетала, просветленная и счастливая:

—  Все в народе говорят: как де будет на царстве наш госу дарь царевич Алексей Петрович, тогда де государь наш царь Петр убирайся и прочие с ним голощекие вон! Он, царевич, душой о старине горит — богоискательный он человек!..

Держателям вирцгаузов Алексей выдавал себя то за поль­ского полковника Кременецкого, то за купца русской армии, то за тайного советника Посольского приказа. Но ему казалось, что лакеи, фурманы, ландкучера, почтмейстеры — все знают, что он русский царевич и бежит от отца в Вену.

Та сила страха, которая ранее цепко удерживала возле от­ца, теперь гнала от него. И он, так давно бежавший в душе, теперь бежал во сне от вскормившей его земли. Бежал без­удержно — позади мерещилась погоня. Грохот колес казался приглушенным разноголосьем мушкетных выстрелов. На экстрапочтах щедро сыпал отцовскими деньгами, наспех ел, и лучшие кони уносили его во весь опор все дальше и даль­ше — и днем и ночью…

Фурман, седой и взъерошенный, страшный в своей нелюд­ской худобе, просунулся в окошечко и что-то крикнул. Царе­вич понял, когда, взглянув вперед, увидел развилку дорог.

—   Вена! Вена! На Вену!

Карета рванула влево, вздымая пыль.Лишь Ефросинья мягчила сердце, не давала копиться дорож­ным обидам — сгорел бы без нее от напрасной злобы. И он снова припадал к алым губам и упругой груди, успевая не­истово ласкать ее, словно был четверорукий.Щетинистыми хребтинами сутулились не по-русски жидкие леса. По синему пологу неба, напоминавшему ветристую ла­зурь над Невой, в кружевном дымосвете плыли австрийские облака. Темнота близких оврагов таила молчаливую угрозу — снова стало не по себе, горячим удушьем залило грудь.Алексей громко забормотал:

—   Я достану российскую корону!.. Достану через инозем ную помощь… "'

Фурман сильно потянул вожжи волосатой ручищей. Кони резко повернули в сторону — и карета с грохотом опрокину лась в глубокую канаву. Со звоном посыпались стекла, от летело и покатилось колесо. С храпом и ржанием вздыбились лошади…

Царевич вскочил, заходил по спальне — бледный, потерян­ный — как лунатик.

Всю ночь бригантина «Принцесса» пересекала Финский за­лив. Форштевень часто зарывался в гребни валов. За борт по– сносило лодки, бухты канатов, смыло трох матросов. Под ут­ро, разбивая в огцепья поручни, рухнула грот-мачта. Под вольным разгулом ветра пушечным гулом хлопали паруса. Возле берегов Финляндии бригантину понесло к отмели, где белой гривой неистово колотился прибой.