Катали мы ваше солнце - Евгений Юрьевич Лукин

советской власти – не менее чопорным Кодексом строителя коммунизма. И в том и в другом случае результат приблизительно одинаков. Цензура есть цензура: либо она вычёркивает неугодные фрагменты сновидений, либо искажает их до полной неузнаваемости…

– То есть, если я всю ночь бежал сломя голову вверх по крутой лестнице…

– Да-да, – рассеянно подтвердил специалист. – Это значит, что на самом деле вам приснился торопливый половой акт. Но поскольку в Стране Советов «секса нет», потребовалась замена одного действия другим, схожим по ритму… Это как в литературе. Скажем, описывает прозаик-почвенник работу колхозного кузнеца. Мощные мерные удары, экстаз труда, слияние с молотом, наконец, само звучание глагола «куй» в повелительном наклонении… Символика, согласитесь, весьма прозрачна.

– Но теперь-то…

Что-то похожее на лёгкую грусть просквозило в блёклых глазах собеседника.

– Теперь, конечно, дело иное, – согласился он. – Меняются времена – меняются и запреты. Иногда с точностью до наоборот.

– Значит, если я, извините, трахался с кем-то во сне до самого пробуждения, – не удержался Шорохов, – то в наши дни это символизирует бег по ступеням? Или ударную работу в колхозной кузне?

Едва заметная улыбка тронула полные губы психоаналитика.

– Сплошь и рядом, – заверил он. – Как ни странно, из моих наблюдений следует, что зачастую именно в такой скрытой форме проявляется сегодня тоска по утраченным идеалам прошлого…

То ли всерьёз сказанул, то ли просто поддержал сомнительную шутку посетителя, помогая тому освоиться.

– Вы, однако, собирались рассказать о своём последнем кошмаре.

* * *

Кажется, на лестничной площадке послышались шаги и голоса. Тихон напряг слух. Да, голоса. Но один вроде бы женский.

Женщин среди преследователей не было.

– Хорошо, если о последнем, – с вымученной улыбкой выдавил Шорохов. – Сколько вы берёте за сеанс?

– За визит, – мягко поправил психоаналитик. – Если вам нужен сеанс, то это к экстрасенсам.

И назвал вполне приемлемую сумму. Во всяком случае, за укрытие от погони с беглеца слупили бы куда больше. А тут не только укрытие – тут ещё и возможность душу излить. Тихон помедлил, восстанавливая содержание недавней жути, снова задохнулся и, еле справившись с горловым спазмом, начал:

– Судите сами. Вот сегодня. Иду по улице, вижу…

– Если можно, подробнее, – попросил собеседник. – Вы говорите: улица. Что за улица? Широкая? Узкая?

– Улица-то? Имени Столыпина, бывшая Горсоветская. Рядом с вами…

– Даже так? Вы, видимо, часто по ней ходите?

– Да. Постоянно.

– Простите, что перебил. Продолжайте. И старайтесь ничего не упустить. Важна любая деталь, даже самая, на первый взгляд, незначительная.

– Н-ну, хорошо. Попробую. Значит так. Я иду по левой стороне, впереди припаркована машина, подержанная «копейка» красного цвета, правое переднее колесо въехало на тротуар. На антенне – бантик и продолговатый детский шарик. А по правой стороне – пять-шесть иномарок. И передо мной выбор: перейти улицу или не перейти. Мне страшно. Я точно знаю, что в «копейке» меня поджидают. Но на той стороне ещё страшнее. И я продолжаю идти по левому тротуару, замедляю шаг как могу, а сам мысленно твержу: «Это мне снится. Это мне только снится».

– Бежать не пытаетесь?

– Бесполезно. Догонят. В просвете домов участок железной дороги, и я думаю, не свернуть ли туда. Не решаюсь и продолжаю идти. Почему-то раздаётся удар колокола, хотя храма поблизости не видно. Навстречу мне из «копейки» выскакивают трое. Я понимаю, что сейчас они запихнут меня в машину и увезут. Тут дверцы иномарок на той стороне улицы разом распахиваются, и оттуда высыпает толпа человек в пятнадцать. Трое из «копейки» окружают меня, а толпа из иномарок окружает и меня, и этих троих.

– Так-так…

– И они начинают спорить, кому я больше должен.

– Все незнакомые?

– Да…

– Как-то вы неуверенно это произнесли. Вам кто-то кого-то напомнил?

– Да. Один из этих троих. Вылитый Борька Раз, только помоложе…

– Как, вы сказали, его зовут?

– Раз. Это фамилия такая.

– Борька Раз… – задумчиво повторил психоаналитик. – Раз Борька… Что ж, вполне естественно. Продолжайте, пожалуйста.

– Постойте… Почему естественно?

Собеседник вздохнул:

– Вы – предприниматель, не так ли? Стало быть, должны знать, что вооружённые столкновения сейчас называются разборками. Разборка. Вот откуда вынырнул этот самый ваш Борька Раз… Кстати, кто он?

– Старый знакомый, – помаргивая, объяснил несколько сбитый с толку Шорохов. – Работал редактором в книжном издательстве. Магазинчик мечтал открыть. С колокольчиком.

– Ну вот видите, и удар колокола объяснился. И где он сейчас – этот ваш знакомый?

– Не знаю. Лет семь назад встречались, спорили…

– О чём?

В общих чертах Тихон изложил суть давних кухонных разногласий и вернулся к рассказу:

– Внезапно завязывается драка. Похожего на Борю бьют рукояткой пистолета по голове. Он падает. Мне делается жутко – и я бегу. Собственно… всё, – отрывисто, почти сердито закончил Шорохов.

В словесном изложении пережитое утратило яркость и особого впечатления не производило.

Психоаналитик помолчал, размышляя.

– Начнём с того, – скорбно молвил он, – что ваш, как вы его называете, кошмар является, по Фрейду, исполнением скрытого желания.

– Ничего себе! – вырвалось у Тихона.

– Вам хотелось напомнить Борьке Разу о своей правоте, но, во-первых, встретиться вы с ним не могли, поскольку он, разорившись, исчез, так сказать, с горизонтов, а во-вторых, даже если бы и встретились, вряд ли стали бы открыто ликовать и злорадствовать. Поэтому один из рэкетиров принимает черты вашего бывшего оппонента. На собственном черепе он познаёт все прелести конкурентной борьбы, о которой вы его когда-то предупреждали. Что касается самого содержания сновидения, то оно отчасти спровоцировано сочетанием фамилии и имени… Что с вами?

Шорохов смутился и отвёл глаза. Ему было очень неловко и за себя, и за психоаналитика.

– Послушайте… – сказал он. – Мы, оказывается, друг друга неправильно поняли. Это я вам не сон рассказываю. Это со мной наяву стряслось. Причём только что.

* * *

К удивлению Тихона, опростоволосившийся специалист не изменил поведения ни на йоту.

– А в чём, собственно, разница? – спросил он почти что ласково. – То, что вы мне сейчас рассказали, вполне могло, согласитесь, привидеться и в кошмарном сне. Кант, например, прямо говорит: «Сумасшедший – всё равно что видящий сон наяву». А мы с вами живём в безумное время и всячески стараемся ему соответствовать.

– Да, но…

– Мало того, – ровным, чтобы не сказать, скучным голосом продолжал психоаналитик. – Известно множество религиозных и философских концепций, полагающих, будто вся наша жизнь не более чем сон. Дурной сон.

– Беспробудный, добавьте!

– Нет, почему же? – последовало мягкое возражение. – А смерть? Чем не пробуждение? Тяжкое, мучительное. Кстати, о смерти. Участок железной дороги в просвете между зданиями свидетельствует о том, что вам проще было расстаться с жизнью, нежели идти и дальше навстречу опасности, поскольку железная дорога