Ольга Ларионова - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 7

«Рванусь-ка, — продолжала муха, — надо же мне лететь. Ой, кто это мрачный ползет ко мне? Как жутко! Вырваться любой ценой. Нет, я как будто запутываюсь все сильнее…»

— Дядя Сережа, спасем?

— Нельзя вмешиваться. Мы наблюдатели. Факты, только факты, исключительно факты. Иначе…

«Ай! Кольнула иголочка в грудь, и я уже не могу шевельнуть ни одной лапкой: ни задней, ни средней, ни передней. У, как темнеет белый свет…»

Молчал трухлявый пень. Молчал обкатанный в незапамятные времена камень — неужто ему нечего рассказать о себе? Тихие облака лениво плыли в бесконечном синем безмолвии.

«Скорей», — чирикнул воробей.

Молчал журчащий ручеек. Невидимая личинка пискнула:

«Иду на свет…»

И желтый полдень легкой тенью раскачивался по опушке: спать, пить, спать, пить…

Сергей валялся на траве, и облака плыли по его глазам. Алик загляделся на старшего друга, и мальчика охватила истома, ему показалось, что он сто лет не видал кого-то милого, наверное, мамы, и, когда ее увидит, расплачется и станет целовать добрые руки. Но ему еще представилось, что мама уходит от него, и все кругом немило без нее…

У Алика бешено забилось сердце, и он, осознав, что нечаянно воспринял дядю Сережу, поспешил перевестись в другой мир.

«…Уф! какой нектар», — упивалась пчела.

«…Дозревают желуди и в этом году», — вздыхал старый-старый дуб.

«Что за маленький человечек?» — любопытствовала белочка.

«Забрали все мое ясное солнышко!» — всхлипывала березка в елочной тени.

«…Неведомо — опасно», — кружилась стрекоза…

«…Здесь я, — трепетала бабочка, — спешите, милые, далекие рыцари ко мне, здесь я!..»

«…Сплю, — лепетала фиалка, — посплю…»

— Алик!

— Что, дядь Сережа?

— Пора нам, пойдем в институтскую столовую, перекусим.

На людях глаза Сергея стали совсем растерянными. Суетливо он занял столик. Чего-то ждал, беспрерывно поглядывал на вход. И вдруг озарился:

— Валентина! Валя, Валя, сюда…

Снисходительно подплыла, села.

— Так как вам работалось на воздухе, мужчины?

— Неплохо… Благодаря ему… Я сейчас, только возьму… Что тебе, Валюша?

— Тебе должно быть известно, что я люблю.

— Любишь… — Сергей побежал.

— А меня тоже зовут Валентин, — представился мальчик. — И мне очень нравится дядя Сергей.

— Да? — она скривилась и стала смотреть в сторону очереди у раздачи. Он?..

Алик, словно между прочим, нацелил на нее очки, и сходу перенесся в ее забаву. В ее внутреннюю улыбку по поводу того лысого чудака с полной талией, короткими волосатыми руками, крючковатым носом, недоуменными глазами.

«Нельзя вмешиваться… Факты, только факты…» — припомнилось Алику.

Но это же дядя Сережа!..

Тот прибежал с подносом, поставил тарелки на стол, взглянул на Алика и понял. Понял, что мальчик невзначай успел перенестись в чужую, ее, Валину душу. Наклонился, попросил:

— Говори, Валик…

— Сережа, — выдохнул Алик. И прикрыл глаза. Чтобы говорить самому. От себя. Только от себя. — Ты, Сережа, очень добрый и любимый. Мне страшно хочется с тобой дружить…

Прибор с очками валялся рядом на стуле, совсем ненужный в шумливой, многоголосой, переменчивой институтской столовке…

Александр Мирер

ЗНАК РАВЕНСТВА

Василий Васильевич уходил с вечеринки недовольный и много раньше, чем другие гости-сослуживцы. Слишком много там пили, по его мнению, а кассир Государственного банка должен быть воздержанным, как спортсмен. С похмелья и обсчитываются. Весь вечер Василий Васильевич помнил, что завтра в институтах день получки, и незаметно удалился при первой же возможности.

Он повздыхал, стоя на полутемной площадке, и стал спускаться, оглядываясь на блестящие дверные дощечки, — дом был «профессорский», строенный в начале столетия. Слишком высокие потолки, слишком большие комнаты, широкие лестничные марши.

— А не водился бы ты с начальством, Поваров, — бормотал он, выходя на улицу.

Каменные львы по сторонам подъезда таращили на него пустые глаза. У правого была разбита морда.

— Разгильдяи, — сказал Василий Васильевич, имея в виду не только тех, кто испортил скульптуру.

Вечер был разбит, испорчен. Василий Васильевич был неприятно взбудоражен всем этим — потолками, бутылками, орущим магнитофоном, — и разбитая львиная морда оказалась последней каплей. Домосед Василий Поваров внезапно решился пойти в кино на последний вечерний сеанс, чтобы отвлечься.

Он плохо знал этот район и побрел наудачу, высматривая постового милиционера. Как назло, всех постовых будто ветром сдуло. Василий Васильевич начал плутать по старому городу, сворачивал в узкие переулки, неожиданно возникающие между домами, и все более раздражался, не находя выхода на проспект. Фонари мигали высоко над головой, в подворотнях шаркали невидимые подошвы, и белые лица прохожих поворачивались к нему и опять исчезали в темноте. Впервые за много месяцев он был ночью вне дома. Он осторожно оглядывался и убыстрял шаги, проходя мимо темных подворотен и молодых людей, неподвижно стоявших у подъездов, и совсем уже отчаялся, когда увидел, наконец, постового.

Милиционер стоял на мостовой в двух шагах от фонаря. Он держал в руке спичечный коробок и папиросу и смотрел вверх на освещенные окна. Привычно официальный вид милиционера — фуражка, темный галстук и белые погоны вдруг успокоил Поварова. Он понял, что время еще не позднее, и вовсе не ночь глухая, в вечер как вечер.

Василий Васильевич решительно шагнул с тротуара на мостовую.

— Будьте добры сказать, есть ли поблизости кинотеатр?

Милиционер повернул к нему голову. Он не взял под козырек, и это тоже рассердило Василия Васильевича.

— Кинотеатр? — милиционер потряс коробком, зажег спичку и быстро, внимательно посмотрел Поварову в лицо. Спичка погасла. — Нет здесь кинотеатра. — Он затянулся папиросой, держа ее в горсти так, чтобы осветить лицо Василия Васильевича. — Ближайший кинотеатр на проспекте.

Василий Васильевич пожал плечами и двинулся к проспекту. Как только он свернул в очередной переулок, кто-то догнал его и пошел рядом. Поваров с испугом оглянулся.

— Извините, конечно, — вполголоса сказал низкорослый человечек. Он покачивался и беспокойно шуршал подошвами. — Кинозал имеется. Я вижу, милиционер-то нездешний… И провожу, если желаете. По этой стороне, один квартал всего…

— Нет, нет, я сам дойду, большое спасибо, — сказал Василий Васильевич.

Человек отстал, но его шаги шуршали неподалеку, и за перекрестком он снова оказался под рукой.