Ольга Ларионова - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 7

— Да, что-то случилось, у меня… едва разжимаются губы. Вот дверь, мне почему-то кажется, что Вольд там. Но я не могу… поднять… руку.

Когда Копнин произнес эту фразу перед закрытой дверью, Вольд как раз начал осуществлять план, вытекавший из гипотезы Гамова. В этот момент он включился в систему управления.

ЭПИЛОГ

Анна — вот она, перед ним. Ее глаза улыбаются — не губы, не лицо, а глаза. Вольд прячет мокрую сетку в карман. Маленькие утренние волны бегут по озеру. «Странное чувство, — думает Вольд, — как будто это со мной уже когда-то случалось. Давно, давно». Вольд даже приложил руку ко лбу что-то совсем знакомое есть в выражении лица Анны. Такое знакомое, что он, кажется, может прочесть на этом лице все, что Анна сейчас скажет ему…

Но он так и не вспомнит ничего. Стерлись в его памяти желтые звезды. Расскажи ему сейчас кто-нибудь всю правду — Вольд не поверит. Как на киноленте, пущенной с конца, кадр за кадром прошло все в обратном порядке — начиная с того момента, когда Копнин с профессором остановились у закрытой двери. И кадр за кадром, повинуясь законам физики, стерлись все воспоминания о стране желтых звезд. Это была плата за возвращение.

Они вернулись в свой мир, в наш мир в то самое утро, из которого они исчезли, растворились внутри какого-нибудь затерявшегося в галактике электрона. Возможность перехода в микрогалактику вследствие резкого скачка скорости из-за местного искривления пространства снова стала для них вероятностным математическим символом, не больше.

Время вернулось в свое начало. Анна спросила:

— Вы всегда раньше всех встаете, Вольд?

— Н-нет, но сегодня я действительно рано встал. Иногда хочется выбиться из привычной колеи… Подумать только: сделать корабль не похожим на корабль… И почему это с нами ничего не случается? Копнин сказал как-то, что в космосе от скуки можно умереть, на Земле гораздо интересней.

Григорий Филановский

ГОВОРЯЩАЯ ДУША

Алик шел по тропинке и ревел. Никто его не видел и не слышал, но он ревел все громче. Вдруг — голос:

— Зачем мальчик так бурно выражает свои чувства?

Незнакомцу было лет… Судя по лысине, он мог быть отцом такого мальчика, как Алик. Но его внимательные карие глаза были непохожи на отцовские. В руках он держал что-то напоминающее одновременно револьвер и мясорубку.

— А чего они… — всхлипнул Алик.

— Не надо слов, — перебил незнакомец, надевая какие-то диковинные очки, сквозь которые глаза казались совсем черными. Проводки тянулись от очков к револьверно-мясорубочному устройству.

— Да, мальчик, обида, горькая обида: так хотелось поиграть в мяч… да, в мяч, верно…

— Как вы угадали? — Алик глядел то на незнакомца, то на снятые очки, подключенные к странному устройству.

— И ты угадал: с помощью этих очков. Все это очень даже просто. Так же, как слетать на Марс. Взять и слетать.

Встречный протянул руку — дескать, ясно, как на ладони. Ух, если б глаза его в этот момент не насмехались…

— А зовут тебя…

— Алик. По-настоящему — Валик, только мне так не нравится.

— Валик… Валентин?.. Отлично! А я — Сергей, продолжение не обязательно…

Сергей внезапно опустился перед мальчиком на колени, так что стала видна вся солнечная лысина и странно грустные глаза, если глядеть на них сверху.

— Будешь, Алик, моим спутником и помощником. А то я нынче как-то совсем одинок. Ну?

— Можно, — согласился Алик.

— Добро. Писать быстро ты еще не умеешь, впрочем, кажется, и медленно тоже. Но зато всей душой откровенно переживать и говорить искренне ты не разучился. Лгать и притворяться тебе пока ни к чему… Ты прекрасно чувствуешь жизнь. Кстати, знаешь, что такое жизнь?

— Знаю.

— Я не сомневался. Главное ты, конечно, знаешь, понимаешь. Всякое живое жадно стремится жить и по-своему радуется полноте жизни, и по-своему страдает от лишений. А уловить это можешь только ты, человек, вооруженный этим… — Сергей бережно надел мальчику очки, закрепил прибор. Мальчик покорно стоял на месте.

— Ну, Валя, вглядись в какую-нибудь жизнь: дуба, лягушки, ежа, слона, инфузории, магнолии. Приступай!..

Алик смотрел перед собой. Понемногу он начал всматриваться и вслушиваться в одну тоненькую травинку, ярко озаренную солнцем. Ему сделалось как-то душновато, томительно, и он непроизвольно протянул:

— Пи-ить…

— Великолепно! Ты ухватил душу травинки! — Глаза Сергея разбрасывали бойкие солнечные искры. — Тебя не удивляет это слово — душа? Душа, бог, возможно, ты и не слышал этих старых слов?..

Алик промолчал. Ему сейчас вовсе не хотелось выяснять, что такое бог. И Сергей не стал вдаваться в подробности. Заметил мельком:

— Большая часть человечества доныне верит в бога. Правда, смешно?

Жаль, что сейчас на месте Алика не находилась большая часть человечества — один вид Сергея убедил бы всех, что и впрямь смешно…

Алик весь нацелился на муравья.

«…Несу, несу, несу, — торжествовала муравьиная душа. — Несу добычу!» — объявлялось собратьям на муравьиной тропке. А дом, муравейник в двух шагах человеческих, в тысяче муравьиных, — далековато, впрочем.

«…Устал малость… Перекусить бы… — это едва-едва, будто скрипочка в шторм. А звучно: — Несу — домой, несу — домой…»

Донес и запропастился в какой-то муравьиной пещерке. Алик чуть тронул палочкой, и тут поднялась муравейная буря:

«Тревога! Эй! Тревога! Что? Где? В бой! На кого? А? Что? Ничего? Ничего страшного. Прошло. Порядок. За работу…»

— Молодчина, Алик, так она и познается — настоящая жизнь…

«…Дети, дети, — кричала перепелка, — за мной, милые. Стоп!»

Подсолнечник исподлобья глядел на Солнце:

«Хватит, довольно мне жарких лучей, голова моя отяжелела, черные семечки вызрели и готовы пасть на землю».

Встрепенулся паук:

«Что там бьется?..»

«Что со мной… Почему не улетаю! Что меня удерживает?»

— Ага, муха, — прокомментировал Сергей, — видит она мир обобщенно, большими грубоватыми кусками, и не замечает таких поразительных, роковых подробностей, как паутинка…

«Рванусь-ка, — продолжала муха, — надо же мне лететь. Ой, кто это мрачный ползет ко мне? Как жутко! Вырваться любой ценой. Нет, я как будто запутываюсь все сильнее…»

— Дядя Сережа, спасем?

— Нельзя вмешиваться. Мы наблюдатели. Факты, только факты, исключительно факты. Иначе…

«Ай! Кольнула иголочка в грудь, и я уже не могу шевельнуть ни одной лапкой: ни задней, ни средней, ни передней. У, как темнеет белый свет…»