Сергей Шведов - Война Войной, А Деткам -- Кашу

— Будем считать, что мы этого не слышали в храме… "В гресе рождены есьмы…", — покачал головой батюшка Пётр. — Ладно, Натаха, этот грех возьму на себя. Сенька, хочешь тётку Наталью в жены?

— Да ещё как!

— Тогда становитесь рядом.

— А я? — вскочила уже заметно грудастенькая девчонка Варька.

— Тебе ж только одиннадцать, кавалеру твоему двенадцать.

— Да мы с Тишкой уже год как трахаемся как взрослые, — выпалила Варька и спрятала покрасневшую рожицу на груди Тихона. — У меня уже сиськи есть. Волосы растут под мышками и везде, где надо.

— А! — махнул рукой батюшка Пётр. — Одним грехом на душе больше — всё равно мне отвечать за все сразу. Становитесь в ряд с брачующимися!

— Может, и дошколят переженим? — зло прошептал Павло.

— Апостол Павел видел в браке спасение от погибели души. Возраст вступления в брак не указал.

Марьяновна покачала головой:

— Плохой из тебя поп, Петя.

— По-твоему, лучше и дальше поощрять детский блуд?

— В наше время такого не было.

— В ваше время как раз-то и установилось царство свободной любви и педерастии, Марьяновна. А мы теперь пытаемся уничтожить промискуитет.

— Чаво?

— Свободную любовь, дворняжью случку. А теперь — торжественное молчание. Совершается Божье таинство.

Все поднялись со скамей. Поп Пётр, в чёрном колпачке и подряснике из чёрной же крашенины обошёл присутствующих с кропилом и кадилом, искусно выполненным Артёмом и Димоном. Для кадила целый месяц собирали сосновую живицу. Обряд венчания был сокращён до предела.

— Венчается раба божья Наталья рабу божьему Арсению и наоборот… Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится мужа своего… Аминь! Совет вам да любовь! Веди, Наталья, юного мужа в свой дом к вашим детям.

— У меня свой только один. Трое приемышей.

— У вас теперь все дети свои. Объявляю вас мужем и женой и благословляю латунным крестом, отлитым Димоном. Если чистить этот крест каждую неделю землёй, то не отличишь от золотого. Следующая пара у нас…

Поп наскоро всех окрутил, поздравил молодожёнов и отпустил с миром.

— А свадьбы когда? — охнула Марьяновна.

— Свадьбы справим после уборки урожая зимой на святках. Летом и осенью не до гульбы.

Было ли это настоящее церковное таинство? Жизнь покажет.

В церкви остались только Пётр с бывшей власовской унтер-офицершей Манькой и её детьми.

— Ты что, подлюка, меня на смех всем бабам за яловку оставляешь?

Пётр вынул из-за пояска и согнул в руках плётку так, что косточки на кулаке побелели.

— Запугать удумал? Уже пужатая.

— Учить тебя, Маня, я в церкви не стану. Но за сараем снова отделаю так, что чертей своих забудешь, а святых и праведных припомнишь по именам и праздникам.

— По какому праву?

— По праву мужа.

— Ты мне не муж!

— Сейчас окручу и нас с тобой вокруг аналоя, хоть и грех то велий, но на войне без греха и шагу не ступишь.

— Я тебя в свою хату и на порог не пущу.

— А мы с тобой, Маня, будем жить в поповке при церкви, как и положено попу с попадьёй. С твоим новорождённым теперь у нас четверо детей, а потому будет десять, если Бог даст.

— Хто это мы? Я с тобою парой не стану! Глянь на себя и глянь на меня, сопля москальская. Ты шпендрик недорослый, а я файна красуня, слична кобета.

— Горько прошибла ты, Маня. Я не москаль, а донской казак по отцу и матери. И очень благодарен Лейбе Давидовичу, что он моих предков-казаков свёл на нуль, а то бы ещё появилась и кровавая Казакия атамана Петра Николаевича Краснова, превосходного писателя, но гада из гадов в душе. И вместо "трёх братских республик", Белоруссии, Украины и Росфедерации, появилась четвёртая сеструшка-потаскушка Казакия, которая бы сразу легла под дядю Фрица.

— Так тож нимци булы, чоловикы в файной хворме, а ты зрадник свойго народу, москалям запродался.

— А что мы с ними сделали, помнишь, с фашистами?

— Кровью залили и трупами закидали, от шо!

— Тупая ты, Манька, как голое колено.

— Не тебе мои коленки лапать!

— Любила капитана Кабанюка?

— Тож чоловик був справный, голова, руки, ноги и всё, шо причиндалилося, у норме. Но и шо с того, шо хотив ризати москалив? Их и так потрибно знищить пид корень.

— Папа, — дёрнула его за штанину старшая из сироток, отданных Маньке на воспитание. Она держала на руках младенца. — Пусть мамка злая и нас бьёт, зато я тебя любить буду и защищать. Она и немовлёнка своего не любит, а я люблю его и нянчу.

— Наша мамка хоть и злая, — прильнул к нему мальчик, — зато умеет делать петушки на палочке из лакрицы.

У меньшей девочки из носу тянули две полоски зелёных сопелек.

— Ты бы нос ребёнку утёрла, мать называется.

Манька нагнулась и фартуком закрутила нос ребёнку так, что из ноздрей выступила кровь.

— Я не мать клятым кацаплятам!

Пётр так и не понял, что с ним случилось. Даже не заметил, как он левым кулаком врезал в ухо наклонившейся Маньке. Та всей девяностокилограммовой тушей рухнула на пол. Пётр проклял себя, когда ударил Маньку сапогом в живот и ещё раз дал пинка по толстой заднице. Потом сел за стол для записок о здравии или вечной памяти, облокотился и обхватил лицо руками.

— Боже, согреших пред лицем Твоим! И это я в церкви под крестом… При детях.

Дети смотрели и не плакали. Когда Манька отдышалась, она подползла к Петру, обняла сапог и прижалась щекой к голенищу.

— Петрику, я тебе так кохаты буду, куды скажешь.

— Встань, не срамись перед детьми!.. Господи, прости и помилуй мя грешного! После этого мне и перекреститься зазорно. Таким, как я, надо месяц на ступеньках церкви выстоять, чтобы получить искупление… Лютый зверь я, Господи, а не человек после этого… Ну, встань, Маня!

Он обнял её за спину и за задницу, причём её ягодицы сжимались и разжимались, как под действием тока, когда он крепко и долго целовал её. От его поцелуя она чуть не задохнулась и долго не могла отдышаться.

Поп обвенчал сам себя с Манькой беглой скороговоркой. Новобрачная спросила:

— Что мне делать, Петро?

— Свари детям кашу, а я пойду дров нарублю. А потом перенеси все свои вещи из твоей хаты в нашу поповку.

— А кто в моей хате будет жить?

— Варька с Тишкой.

— Сцыкуха и сопляк?

— Маня, не доводи меня до греха снова.

— А мы с тобой где будем жить? Куда вещи таскать?

— Сбоку от церкви есть пристройка.

— Так то же три кладовки и коридор с кухонькой!

— Зато светлые и с целыми стёклами. И печка там голландская.