Йен Макдональд - Камень, ножницы, бумага

– Позволено ли скромному пилигриму спросить, что это? – произносит господин Паук, со свистом гидролас-тических стоек устраиваясь на отдых.

– Могущественный талисман, дающий здоровье, жизненную силу и благословение всем, кто медитирует над ним.

Он смеется, раскачивая держащую его колыбель.

– Это и правда должен быть очень сильный талисман, – говорит он, но принимает листок.

– Когда он вам станет не нужен, передайте его другому, – советую я ему, хотя к тому времени закольцованная временем бумага уже распадется. – А до тех пор никому ее не показывайте.

– Вы можете представить себе день, когда я не буду нуждаться в здоровье, жизненной силе и благословении?

Правая нога на педали, готовая надавить. Порывы ветра забираются под шляпу хенро, почти срывая ее. Я не мог предложить ему надежду на выздоровление в ее обнаженном виде, он не посмел бы принять ничего, что в случае провала могло бы его уничтожить. Но каждый раз, когда господин Паук станет созерцать Тиферет, демон здоровья тайком проскользнет мимо его надежд и страхов туда, где израненные, искалеченные нервные волокна снова начнут расти, где мертвые синапсы задергаются и оживут, кости окрепнут, мускулы отвердеют и начнут сгибаться, ноги пойдут.

– Я могу представить этот день, – уверенно отвечаю я. На верхушке следующей возвышенности я оглядываюсь, чтобы еще раз увидеть маленькую решительную фигурку – пылинку в этом безбрежном пейзаже. Увидеть, как господин Паук продолжает свой путь сквозь летнюю бурю. Я смотрю и смотрю, жду и жду, но его все нет.

Мы. Двое. Пилигримы. Товарищи в Пути.

По тому, что он договорился встретиться с ней в викторианском баре, который просто ненавидел: майолика, начищенное воском дерево, затянутая патиной бронза, по тому, что, когда она приехала, он сидел один в отдельной кабинке и пил бренди, которое тоже ненавидел, она догадалась, что произошло. Она решила, пусть все это выльется под собственной тяжестью: темные, холодные подземные воды, мчащиеся по мрачным извилинам и рубцам ложных путей.

– Когда мне было восемь лет, умерла моя бабушка, – начал он, крутя ножку бокала между большим и средним пальцами. – Она оставила мне пару маленьких статуэток, которые всегда стояли у нее на туалетном столике: мальчишка-пастушок и девочка с кроликом. Сейчас они у меня на книжной полке. Ты смеялась над ними. Дешевка, сувенир, какие покупаешь, выбравшись на денек к морю. Настоящий китч. Но они пережили мою бабушку, эти две китайские статуэтки. И могут пережить меня. Жизнь Этана Ринга канет в пустоту, исчезнет и будет забыта, а босоногая девочка будет по-прежнему ласкать своего кролика, а мальчишка – посвистывать, засунув руки в карманы. Это понимание проникло в меня, как кусок льда в сердце, как громадная темная стена на краю жизни, такая высокая, что не переберешься, и такая длинная, что не обойдешь, омрачающая любую живую мысль и дело; и каждый день, каждую минуту каждого дня, каждое мгновение становящееся все ближе, выше и шире. Три месяца я не мог ничего делать, никуда ходить, никого видеть без мысли о смертной тени, распростертой над всем миром.

– Теперь в наших руках бессмертие, – проговорила Лука, думая, что подает утешение.

– В наших руках призраки и память, для тех, кто может за них заплатить.

В викторианский бар ввалилась толпа мужчин в костюмах с диджитфонами и биопроцессорами OlivettiICL модели Марк 88 во внутренних карманах. Они нарочито громко, каркающе переговаривались, как свойственно людям в костюмах. С диджитфонами. И с OlivettiICL модели Марк 88.

– Маркус умер сегодня утром. В восемнадцать минут двенадцатого.

– Черт подери… Этан.

– В одиннадцать двенадцать он вышел из комы. В одиннадцать тринадцать у него начались конвульсии. В одиннадцать восемнадцать все было кончено. Еще через двадцать три минуты объявили, что у него наступила клиническая смерть, и его печень, почки и поджелудочную забрали для трансплантации. Сердце и роговицы не тронули. Сказали, что от них практически ничего не осталось. Я был с ним, когда он очнулся. Какое-то мгновение он был самим собой, Маркусом, просыпающимся от кошмара. Тут он как будто что-то вспомнил, что-то увидел, кошмар, который выдул из его черепа все нейроны.

– Боже, Этан… фракторы…

Кружа пальцем по влажным следам от стаканов на исписанном столе, Этан Ринг кивнул.

– Когда я его нашел, то кое-что успел увидеть. Такое впечатление, что кто-то треснул меня кирпичом по затылку. Я потом еще несколько дней не мог ни ходить, ни как следует видеть. Бог знает сколько времени он сам на это смотрел. Лука, я забрал диск. Не мог допустить, чтобы его нашли.

– Избавься от него, Этан! Брось его в реку, засунь в мусорный контейнер, сожги. Избавься от него! То, что я повторю тебе трижды, истинно. Это смерть, Этан. – Она взяла ладонями его лицо, потом вдруг стукнула по щеке. Мужики в костюмах оглянулись, издавая животное фырканье.

– Прости…

– Не извиняйся. – Она снова его ударила. – Сделай это, иначе ты меня больше не увидишь.

Этану показалось, что она никогда еще не была такой прекрасной, как к концу этого второго удара.

Два дня диск таился в университетской папке на раскладном столе в его крошечной кухне. К вечеру второго дня, примерно в час начала «мыльных опер» по телевизору, она ему позвонила:

– Ты уже сделал?..

– Пока нет, Лука. Я все еще думаю… Она повесила трубку.

Еще два дня диск лежал на его университетской папке на раскладном столике в крошечной кухне. И он все время вползал на периферию его поля зрения. Когда в сериале «Коронейшн-стрит» началась реклама, она снова ему позвонила:

– Ну, что, сделал?

– Я собираюсь, завтра… Обещаю тебе… Она повесила трубку.

Следующие два дня диск торчал в рюкзаке с парой туристских ботинок и засунутыми в них носками, а Этан в это время пребывал в непрерывных сомнениях. В один из таких моментов, на пороге Великого Выбора, она опять позвонила:

– Ну?

– Лука, это не так просто…

– Это просто, как «да» и «нет», Этан.

– Лука… Пип-пип-пип…

– Лука!

Он взял рюкзак и отправился на автобус, на поезд, на биотакси, к дверям Девятнадцатого Дома, к своим ком-биматерям.

– Это Лука, – сказала королева сандвичей, недавно потерявшая франшизу.

– Наверняка она от него забеременела, – вмешалась бывшая дилерша фьючеров, предвкушая, что в сообществе появятся новые малыши.

– У него проблемы с копами, – высказала свое мнение ювелирша.

– Дело в наркотиках, – заявила телеком-дизайнер европейских сельскохозяйственных журналов.

– Сейчас никого за наркотики не преследуют, – возразил Никки Ринг.

– Ну, так что? – спросили все хором.