Владимир Немцов - Когда приближаются дали

- Товарищ начальник! - раздался недовольный голос. - Так дело не пойдет, товарищ начальник.

Васильев обернулся. Неподалеку стоял монтер Макушкин.

Александр Петрович спросил, чем он недоволен.

- Выходит, что мы еще и канавы должны рыть, - монтер покосился в сторону Алексея. - Разве это монтерское дело? На то другие люди приставлены. Я ведь не землекоп какой-нибудь. У нас работа чистая.

- А грязную кто будет делать?

Макушкин пожал плечами:

- Откуда нам знать? Я вот, к примеру, на курсах учился, - он сдвинул кепку на лоб. - Грамотный вообще. Чего ж мне в земле возиться? Каждому свое.

- Кто вас заставляет делать эту работу? - спросил Васильев, глядя сверху на вырытую уже наполовину канаву.

Макушкин презрительно хмыкнул:

- А кто меня может заставить? На то законов нету. Я еще что хотел сказать, товарищ начальник, - он исподлобья метнул взгляд на Литовцева. - Да вроде как и не знаю...

- "Тут уж пошли дела семейные", - усмехнулся Литовцев, вовсе не предполагая, что этой крылатой фразой из "Ревизора" попал в самую точку.

- Какие там "семейные"! - возмутился Макушкин. - Не буду я работать с американцем, вот и весь мой сказ, - он отвернулся и еще ниже надвинул на глаза кепку.

- Хорошо, - холодно заметил Васильев. - Переведем его на другую работу. Но почему вы им не довольны?

- Законы свои устанавливает. Бродяга.

Литовцев невольно поежился. Неудобно получается. Как-никак, а монтер оскорбляет сына начальника строительства. Правда, по незнанию, но... "Бродяга" - это уж совсем неприлично. И Литовцев постарался помочь Васильеву, напомнив, что парня следует оборвать. Ведь еще Гораций утверждал, что всему есть мера.

- Александр Петрович, я думаю, что данный разговор ни к чему хорошему не приведет, - мягко сказал Литовцев и повторил слова Горация по-латыни: - "Эст модус ин ребус".

- Какой там "ребус"? - Макушкин окинул его неприязненным взглядом. - Тут разгадывать нечего. Американец он и есть. Тип! Кидается на людей как бешеный. Мне своя башка дороже.

Он хотел было намекнуть насчет аварии, но сообразил, - что такими словами зря не бросаются. Кому нужно, тот разберется. Да и начальник знает, что к чему. Не маленький.

- Не уберете его от меня, - осмелевши, пригрозил Макушкин, - тогда могу и "бегунок" взять. Дело нехитрое.

Васильев вежливо, хоть и клокотало все внутри, разъяснил монтеру Макушкину, что в такой форме неудобно ставить требования начальнику строительства и что если товарищу Макушкину по каким-либо причинам не хочется работать здесь, на строительстве, то удерживать его не будут. Что же касается замены помощника, то эта просьба может быть удовлетворена.

- Александр Петрович, - Надя тихонько дотронулась до его рукава, - можно вас попросить на минуточку?

Она отвела его к телеаппарату, который уже был установлен под форсунками, поворачивала всю эту систему, что-то говорила, доказывала, прижимая руки к груди, а Макушкин сурово наблюдал, не жалуется ли на него эта "шибко грамотная" девчонка. Всерьез он эту девчонку не принимал - и за что только деньги платят?! - но было это от зависти. На инженера выучилась, а дело-то у них общее. У нее - провода, изоляторы, ток переменный и постоянный, и у него тоже. А она раза в два больше заколачивает, командировочные тоже идут. Везет же людям!

- Как вас зовут? - услышал Макушкин серьезный и властный голос того, кто только что разговаривал с начальником строительства.

- Семен Лексеич, - по привычке прикинувшись простачком, ответил Макушкин. - А что?

- А то, что, во-первых, не Лексеич, а Алексеевич, - скривившись, будто съел что-то противное, сказал Литовцев, - а во-вторых, разве вы не знали, что "американец" - сын Александра Петровича? Как вам не стыдно называть его "бродягой"! Мальчик много перенес, его надо окружить заботой и вниманием. А вы - "бродяга". Неудобно, очень неудобно!

Можно было бы и не говорить этого. Конечно, неудобно, но при чем тут неудобство, если дело касается собственной шкуры? Макушкин быстро, смекнул, чем тут пахнет. Мало ли что начальство говорит, - дескать, уберем, то, другое, третье. Но ведь намек ясный был: мол, вас, Семен Лексеич, удерживать не будем. А работка здесь, как говорится, не пыльная. Неужто опять в совхоз подаваться? "Ай, какая промашка вышла!" - подумал Макушкин и с надеждой посмотрел на Литовцева.

Быстро сообразив, что требуется его совет, Валентин Игнатьевич заговорил, покровительственно поглаживая парня по плечу:

- Видите, мальчик, что наделали? Придется извиняться.

Начало оказалось неудачным, помешал Багрецов; стал возле, будто ему другого места не было разматывать провода. Он зло смотрел на Макушкина, как бы говоря ему: помоги, все равно делать нечего, галок считаешь да от работы отрываешь занятых людей.

Литовцев поморщился, но тут его отозвали по делу. Принесли плитку, сделанную из водного раствора лидарита. Все еще по-старому называл он новый материал, созданный Дарковым... Принесли и результаты испытаний этой экспериментальной плитки. Кажется, что-то получается. Он придирчиво ощупывал глазами каждую цифирку в длинном столбце данных, определяющих прочность материала на сжатие, на растяжение, на изгиб, твердость и влагостойкость, судорожно сжимал в руке лидаритовую пластинку, потом, найдя в протоколе какую-то маленькую зацепочку, побежал в лабораторию.

Макушкин облизал пересохшие губы - дело, конечно, дрянь. Верно говорит старик - придется просить прощения. Дождавшись, когда Васильев закончил свои дела на платформе и стал спускаться по лестнице, Макушкин пошел за ним.

- Зря это я, товарищ начальник, - догоняя, сказал монтер. - Без помощника разве можно? Пусть остается.

Васильев замедлил шаги, удивленно повернул голову:

- Дадим другого, поопытней.

- Чего там опытней? Все одно учить придется. Пусть уж этот остается. Малый он хороший, положиться можно. А что в Америке был, так разве мы не понимаем?

...Уже вечером, после того как были проверены не только пластинки, но и сделана попытка залить часть стены водным раствором лидарита, Васильев спросил у Литовцева:

- Наверное, это вы, Валентин Игнатьевич, сказали монтеру о сыне? Я не хотел этого.

Скрывать было невозможно, да и напрасно. По данному поводу Литовцев мог спорить, у него имелось собственное мнение.

- Не отрицаю, Александр Петрович. Что верно, то верно. Вы странный человек, весьма странный. Неужели вы не хотите оградить мальчика от грубых и несправедливых нападок, от чрезмерной работы, которую могут на него взвалить всякие там макушкины, люди тупые, необразованные? Для них ваше имя - все. Теперь мальчик будет спокоен. Им никто не посмеет командовать. Его уважать станут.

- За что?

- За вас, Александр Петрович! Хоть это ему дайте, бедному мальчику. Впрочем, прошу извинения, обстоятельства щекотливые... Я их не учел. Бывает, когда отцам неудобно, стыдно за своих детей.